Вся нежность тихого ветра (СИ)

Он понял это по ее глазам в тот миг. Понял, что она поняла.

И ночью он уснул спокойный и довольный, сжимая в руке платок.

После этой нехорошей сцены с братьями она изменила маршрут. Теперь он ждал ее ниже, у других домов, и возвращались они другой дорогой.

И когда они шли по пустынной тропинке между золотых акаций, где никогда почти не проходили люди, она позволяла взять себя за руку — но только там, потому что на людных дорожках стеснялась.

А еще как-то раз они стояли обнявшись под большим старым инжиром.

В тот день был государственный праздник, и они отстояли и прослушали обязательную часть, а потом, когда началась развлекательная и необязательная, какие-то угловатые, плохо поставленные танцы с флажками, они убежали и пошли гулять.

Они поднялись высоко, выше его дома, и вышли уже в сплошной сосновый лес.

Они шли по пустой горной дороге, взявшись за руки, и тут им навстречу вырулил подвыпивший мужик на велосипеде. Велосипед не слушался, дергался и наконец завалился с ездоком набок. Мужчина завыл, встал и начал пинать велосипед, при этом мыча что-то вроде:

— Ы-ы-ы! Дурбала ты… мадала… шакалы… ы-ы-ы!

И она вдруг захохотала, залилась звонким смехом, прикрыв рот и нос ладонями. И он тоже засмеялся. И хлынул горячий золотой ливень, и они засмеялись еще громче и побежали в беседку спасаться.

Когда-то, при имперской власти, все это место было парком в усадьбе одной богатой графини, но давно уже не осталось и следа даже от стальной ограды — все вынесли на металлолом. А вот старая маленькая мраморная беседка осталась. И, спасаясь от дождя, они забежали туда, и продолжили смеяться там.

Дождь кончился так же внезапно, как и обрушился, и они сидели на теплых мраморных плитах, слушая приглушенный шум водопада неподалеку и наслаждаясь запахами лимонных деревьев, обступивших беседку.

Она протянула руку и сорвала несколько желтых спелых слив, омытых горячим дождем. Разломила одну и втянула аромат, и тут же протянула и ему. Он послушно понюхал, и она аккуратно положила ему эту половинку в рот, но задержала пальцы на его губах на несколько лишних секунд, которые и решили все.

Он встал, обнял ее и начал целовать, а у нее уже не было ни сил, ни желания сопротивляться ему. Она плыла и все держала его за затылок, впивалась пальцами в его волосы, чтобы не упасть, а он целовал ее и не мог остановиться.

Губы, лицо, щеки, подбородок, опустился ниже, стал целовать шею. И в какой-то момент сам не выдержал и остановился перевести дыхание.

Они стояли, тяжело дыша и смотря друг на друга, и он видел, как покраснели ее щеки, и как горят глаза, и пылают губы.

Руки ее нащупали, как топорщется его ширинка, и она вдруг прошептала:

— Покажи мне. Я хочу посмотреть на него.

Он вспыхнул и тут же принялся расстегивать узкий форменный ремень, и приспустил штаны.

С замиранием сердца, сама не зная, что делает, она глядела вниз и ощущала только то, что это ей нравится: нравится его вид, цвет, форма. Еле заметный след, оставшийся после обрезания, и темная вена… ей захотелось ощутить его лучше… И она взяла его за розовую головку. Он застонал и несколько раз прыснул на нее густыми мутными сгустками.

Еле дыша, он опустился на скамью и застегнул штаны. Она посмотрела на него и вдруг выскочила из беседки, закрыла лицо ладонями и заплакала.

Он поразился такой реакции, вышел и попытался обнять ее, но она вывернулась.

— Что случилось?!

Она долго не отвечала, занятая своими слезами.

— Что мы наделали?! — ахнула наконец она, и он удивился тому, что цвет глаз ее изменился, из голубых они стали мутновато-лазурными.

— А что мы наделали? — не понимал он.

— А ты разве не видишь? — накинулась она на него. — Это же грех! Блуд! Я совсем с ума сошла! Да и ты тоже хорош!

Он отступил от такого напора, нахмурился и сказал:

— Я хочу, чтобы ты была мне женой!

Она взглянула на него, схватила за руку и поволокла за собой:

— Пошли. Пошли!

Они долго спускались вниз с горы, прошли рынок и стали опять подниматься в гору, пока наконец не пришли к небольшому молельному дому. Был уже вечер, все службы закончились, и кроме них народу почти не было видно.

Она завела его в темное таинственное помещение молельного дома и подвела к статуе какого-то святого, он не разобрал какого.

Он оглянулся. Все везде было пусто. Только какой-то старик сидел за прилавком всякой ритуальной утвари, да две тетки шушукались у витража у входа.

Он осмотрел статую святого, искусно вырезанную из дерева в полный человеческий рост, и сказал:

— Я клянусь, что возьму эту девушку в жены. Я только о ней думаю, и никакая другая мне не нужна.

И, сказав это, посмотрел на нее. Она успокоилась, и он понял, что теперь все хорошо.

Они подошли к лавке, и он среди всего прочего увидел особые плетеные браслеты из крашеной шерсти. Они были освещены на могилах святых, и каждый такой плетеный браслет предназначался для особого жизненного момента. Зеленый брали те, кому нужна была удача в торговле, золотой — на счастье, белый — для крепкого здоровья и излечения от болезни, красный — для укрепления любви и семейного счастья.