Содовой у тети Пэм не водится. Только сок и вода – обычная и газированная. Впрочем, я уверена, что у бабули в комнате есть заначка «Спрайта» или «Колы».
– Деванте, – отвечаю я и беру две маленькие пачки яблочного сока. – Он впутался в неприятности с Королями, поэтому папа привез его пожить с дядей Карлосом.
– А чего это он так на меня пялился?
– Смирись уже, Мэверик. Да, он белый! – доносится с заднего двора мамин голос. – Белый, белый, белый!
Крис краснеет. И краснеет, и краснеет, и краснеет.
Я протягиваю ему пачку сока.
–
– Окей? – произносит он вопросительно. – Это что, тоже какой-то прикол чернокожих, который мне не понять?
– Если честно, малыш, услышь я такие слова от кого-нибудь другого – я бы жутко выбесилась.
– Какие слова? «Прикол чернокожих»?
– Ага.
– А разве это не оно?
– Не совсем, ведь не только чернокожие так говорят. Аргументы могут звучать по-разному, но суть всегда одна. Возьмем хоть твоих родителей. Разве они не были против, что мы встречаемся?
– Ну не сказать, чтобы против, но мы это обсудили.
– Значит, «прикол» не только чернокожих, верно?
– Справедливо.
После, сидя за столом, я слушаю подробный пересказ Криса о том, что происходило сегодня в школе. Бастовать никто не решился, поскольку возле школы патрулировала полиция, готовая чуть что применить силу.
– Хейли с Майей про тебя спрашивали, – говорит Крис. – Я сказал, что ты заболела.
– Могли бы написать и спросить сами.
– Думаю, им стыдно за вчерашнее. Особенно Хейли. Ох уж этот белый стыд. – Он подмигивает мне.
Я смеюсь. Мой белый парень говорит о белом стыде.
Мама орет:
– И мне очень понравилось, как ты настоял на том, чтобы вывезти из Садового Перевала чужого ребенка, а собственных вывозить не хочешь – пускай горят в этом аду!
– Хочешь, чтобы они жили в пригороде во всей этой фальши? – фыркает папа.
– Любимый, даже если это фальшь, я с радостью променяю ее на твою реальность. Меня уже от всего этого тошнит! Дети учатся здесь, и в церковь ходят здесь, и друзья их здесь. Мы даже можем позволить себе переезд, но ты хочешь оставаться в грязи!
– Потому что в Садовом Перевале к ним не будут относиться как к черт знает кому.
– Да ведь уже относятся! Погоди еще, скоро Кинг устанет искать Деванте и решит заняться кем-нибудь другим. Как думаешь, за кем он придет? За нами!
– Я же сказал: я с ним разберусь, – говорит папа. – Переезжать мы никуда не будем. Даже не обсуждается.
– О, неужели?
– Ужели.
Крис натянуто улыбается.
– Неловко-то как.
Мои щеки пылают, и я рада, что из-за смуглой кожи этого не видно.
– Ага. Кошмар.
Он берет меня за руку и по очереди касается кончиков моих пальцев своими. А после, сцепив наши ладони, раскачивает их туда-сюда.
Папа заходит в дом и хлопает дверью, а потом яростно таращится на наши с Крисом руки. Крис меня не отпускает. Плюс одно очко моему бойфренду.
– Старр, с тобой мы поговорим позже, – произносит папа и с этими словами уходит прочь.
– Если бы это был ромком, – говорит Крис, – ты бы была Зои Салданой, а я – Эштоном Кутчером.
– А?
Он потягивает сок.
– Старый такой фильмец,
– Только у нас не комедия, – замечаю я.
– А могла бы быть.
– Это вряд ли. Но забавно, что ты смотрел ромком.
– Эй! – притворно оскорбляется он. – Фильм угарный. Скорее даже комедия, чем ромком. Папу там играет Берни Мак. Он очень крутой, один из «Настоящих королей комедии»[86]
. Мне кажется, само его присутствие уже означает, что этот фильм нельзя называть ромкомом.– Ладно, плюсую за то, что ты знаешь Берни Мака и «Настоящих королей комедии»…
– Это должны знать
– Ага, и все-таки ты посмотрел ромком. Но не бойся, я никому не скажу.
Я подаюсь вперед, чтобы поцеловать его в щеку, но он поворачивает голову, так что у меня не остается иного выбора, кроме как поцеловать его в губы. Вскоре мы целуемся взасос прямо на кухне у моего дяди.
– Кхм-кхм! – кашляет кто-то, и мы с Крисом мгновенно отстраняемся друг от друга.
Я думала, мне было стыдно, когда мой парень услышал ругань моих родителей. Ан нет. По-настоящему стыдно мне стало только теперь, когда мама застукала нас за поцелуями. Снова.
– Может, дадите друг другу подышать? – спрашивает она.
Крис краснеет до самого кадыка и бормочет:
– Мне пора.
А после быстро уходит, коротко попрощавшись с мамой.
Когда мы с ней остаемся вдвоем, она многозначительно вскидывает брови.
– Противозачаточные принимаешь?
– Мам!
– Отвечай. Принимаешь?
– Да-а-а-а-а, – хнычу я и утыкаюсь лицом в столешницу.
– Когда был последний цикл?
О. Боже. Мой. Я поднимаю голову и одаряю маму самой что ни на есть наипритворнейшей улыбкой:
– Со мной все хорошо. Честно.
– И наглецы же вы. Только папа за дверь – а вы лизаться. Ты ведь знаешь Мэверика.
– Мы сегодня останемся здесь?
Вопрос застает ее врасплох.
– Почему ты так решила?
– Потому что вы с папой…
– Слегка повздорили, вот и все.