Вся ваша ненависть

– Ну, Чав, тебе нужно решить, стоит ли игра свеч. – Мама накалывает еще один чертов кусок моего оладушка. – Составь списки плюсов и минусов. Одно перевесит другое, и ты поймешь, как быть. Поверь, лично меня этот метод не подводил ни разу.

– Ты так же поступила, когда Аиша залетела от папы? – спрашиваю я. – Без обид, но, если честно, я бы выгнала его ко всем чертям.

– Да все в порядке. Многие называли меня дурочкой за то, что я вернулась к твоему папе. Черт, наверное, меня так до сих пор так называют за глаза… Узнала бы твоя бабуля, ее бы удар хватил, но дело в том, что сделала я это из-за нее.

– Я думала, бабуля ненавидела папу.

Мне кажется, она ненавидит его до сих пор.

В глазах у мамы мелькает грусть, но в ответ она лишь слабо улыбается.

– Когда я росла, твоя бабуля часто напивалась и обижала нас, но на следующее утро всегда извинялась. Так что я с самого детства уяснила: люди ошибаются, а потому нужно решать, что сильнее – твоя к ним любовь или их ошибки. – Она глубоко вздыхает. – Сэвен для меня не ошибка, я люблю его до смерти, однако поступок Мэверика – да. И все же наша любовь и положительные качества твоего отца в конце концов победили.

– Даже несмотря на сумасшедшую Аишу, с которой нам теперь приходится мучиться? – спрашиваю я.

У мамы вырывается смешок.

– Даже несмотря на сумасшедшую, сумасбродную и раздражающую Аишу. Конечно, у тебя все немножко по-другому, но если хорошее перевесит плохое, оставь Хейли в своей жизни, малыш.

В том-то и проблема. Большая часть хорошего у нас в прошлом. Братья Джонас, «Классный мюзикл», общее горе. Основа нашей дружбы – воспоминания. Но что у нас есть сейчас?

– А если хорошее не перевесит? – спрашиваю я.

– Значит, отпусти, – отвечает мама. – Ну а если все-таки решишь оставить ее в своей жизни и она продолжит умножать плохое – тогда и отпустишь. Честное слово, выкинь твой папа еще один подобный трюк – я бы уже давно выскочила за Идриса Эльбу[92] со словами: «Мэверик? Какой нафиг Мэверик?»

Я покатываюсь со смеху.

– А теперь ешь, – говорит она и дает мне вилку. – Иначе мне придется съесть все за тебя.

Я уже до того привыкла видеть в Садовом Перевале дым, что по возвращении чистый воздух кажется мне чем-то из ряда вон. Из-за ночного ливня на улице пасмурно, но можно ехать с открытыми окнами. И хотя беспорядков уже нет, мы встречаем столько же танков, сколько и лоурайдеров[93].

Однако только мы переступаем порог дома, как нас вновь приветствует дым.

– Мэверик! – орет мама, и мы спешим на кухню.

Папа льет воду на сковороду в раковине, на что та отвечает громким шипением и клубами пара. Что бы он ни готовил, он сжег это дотла.

– Аллилуйя! – Сидящий за столом Сэвен воздевает руки к потолку. – Наконец-то пришли люди, которые умеют готовить.

– Помалкивай там, – бурчит папа.

Мама берет сковороду и изучает неопознанные останки.

– Это что было? Яйца?

– Рад, что вы не забыли, как ехать домой, – бормочет папа и проходит мимо – никакого тебе «доброго утра» или даже короткого взгляда.

Все еще злится из-за Криса, что ли?

Мама берет вилку и тычет ею угольки на сковороде.

– Сэвен, малыш, хочешь кушать?

Он наблюдает за ней и говорит:

– На самом деле нет. Кстати, ма, если что, сковородка ни в чем не виновата.

– Ты прав, – кивает мама, но продолжает тыкать в нее вилкой. – Правда, давай чего-нибудь приготовлю. Яйца. Бекон. – Она смотрит в коридор и кричит: – Из свинины! Свинины! Из настоящего борова!

Вот вам и «хорошее перевешивает плохое». Мы с Сэвеном переглядываемся. Мы терпеть не можем, когда они ссорятся, потому что всегда оказываемся меж двух огней. Причем главной жертвой всегда становятся наши желудки. Когда мама злится и не хочет готовить, приходится есть вымученную папой стряпню, вроде спагетти с кетчупом и сосисками.

– В школе чего-нибудь перехвачу. – Сэвен целует ее в щеку. – Но все равно спасибо.

Уходя, он стукается кулаком о мой кулак (так Сэвен желает мне удачи). Вскоре возвращается папа, и на голове у него красуется кепка, надетая задом наперед. Он берет свои ключи и банан.

– В прокуратуре нужно быть в половине десятого, – говорит мама. – Ты приедешь?

– А что, Карлос не может? Вы же с ним секретничаете, а не со мной.

– Знаешь, что, Мэверик…

– Приеду, – говорит он и уходит.

Мама еще неистовей скребет сковороду.

Окружной прокурор лично проводит нас в конференц-зал. Ее зовут Карен Монро, и эта белая дама средних лет утверждает, что прекрасно понимает, каково мне сейчас приходится.

В конференц-зале уже сидят мисс Офра и еще несколько сотрудников прокуратуры. Мисс Монро толкает долгую речь о том, как сильно она хочет добиться правосудия по делу Халиля, а потом извиняется за то, что встретились мы не сразу после случившегося.

– Через двенадцать дней, если быть точным, – замечает папа. – По-моему, это слишком долго.