Всё будет хорошо, обязательно

Я закрыла глаза и увидела ту девочку. Девочку с тёмными кудрями, державшую на руках ребёнка. Увидела, как она сидит, выпрямившись, на тележке в бесконечной веренице беженцев. Тогда мы ещё жили дома. В то время наш дом ещё был по-настоящему нашим. Мама была жива, мы жили все вместе. Не знаю, шли ли её родители рядом – рядом с той кудрявой девочкой. И были ли они живы. Но воображала, что девочка совершенно одна. Одна с этим малышом. С прямой спиной и улыбкой на лице. Поэтому я никому не сказала, что мне страшно, – сделала вид, будто я самая сильная. И я улыбалась.

Краешком глаза я видела, что Жюль смотрит на меня. Как и пожилая женщина напротив нас, как и мальчик, сидевший с ней рядом. Все глядели на меня и улыбались мне в ответ.

Поезд ехал медленно. Прямо как повозка, которую везут волы. Маргрит-Мари сказала мне, что Франция близко. Не знаю, что она называла близко, потому что ехать во Францию оказалось очень долго. Во всяком случае, в ту область Франции, куда нас вёз поезд. Мы видели и слышали названия деревень, совершенно незнакомые. Названия звучали очень странно, и я их сразу же забывала. Мы спали, свернувшись все трое в один калачик, словно каждый из нас был кусочком пазла. Так мы занимали меньше места.

Время от времени поезд останавливался среди полей. Мы всегда выпрыгивали из него в числе первых. Носились по полям так, словно наши ноги – пружинки, которые слишком долго оставались в сжатом состоянии. Поезд останавливался, разумеется, не только затем, чтобы мы попрыгали. Всем хотелось в туалет. Я всегда надеялась, что рядом с нашим вагоном окажется толстое дерево. Мне не хотелось, чтобы другие видели, как я присаживаюсь по нужде. Ведь я была уже большая. А Клара не всегда успевала дождаться остановки поезда. Я ей ничего не говорила, только вытаскивала из-под неё мокрую солому и выкидывала из вагона. Думаю, много кто не успевал дождаться остановки. Причём не только дети. В вагоне всё сильнее пахло грязным туалетом. Я пыталась представить себе, что это от коров и лошадей. Воображать, что запах исходит от животных, было чуть менее противно.

Иногда вдоль насыпи вровень с поездом шли люди. Им даже не приходилось особенно бежать, чтобы не отстать. Они бросали в дверь вагона хлеб, картошку, яблоки, твёрдую колбасу. Несколько человек из нашего вагона вставали тогда у двери и всё это ловили. А потом делили на всех. Не знаю, насколько честно они делили, всегда ли поровну. Но нам всякий раз что-то доставалось. Хлеб был кислый, как уксус. Яблоки оказывались сморщенными, а картошка – сырой. Но грех было жаловаться, честное слово!

Я уже перестала считать, сколько раз успело стемнеть и опять рассвести. Я просто сидела на полу и покачивалась вместе со всеми в такт движению поезда. Никто не знал, что нас ждёт. Что будет, когда мы приедем в незнакомую страну.

И когда мы уже полностью пропитались собственной вонью, поезд остановился.

Все поняли, что это конец пути.

19.

Мы стояли втроём в конце перрона. Прижавшись друг к другу, точно так же, как перед отъездом. Но теперь у нас не было с собой никакой еды. И ещё мы были грязные, как и все, кто ехал с нами в поезде.

Ла Шартрёз де Невиль, повторяла я мысленно. Я попыталась с кем-нибудь заговорить, но ничего не получалось. Все что-то искали. А кто не искал, тот спешил.

Одна женщина показала на нас рукой и спросила о чём-то у стоявшего рядом мужчины. Потом подошла к нам с сомнением на лице. Я прижала Клару к себе ещё сильнее. Женщина улыбнулась. Строго. Я поняла, что возражать ей нельзя. Она спросила что-то по-французски. Клара с Жюлем взглянули на меня, но я только посмотрела на женщину и пожала плечами.

– О-ля-ля, – вздохнула женщина.

Это я поняла и вспомнила те французские слова, которые знала.

– Ла Шартрёз де Невиль!

– Ла Шартрёз де Невиль? – повторила она. И рассмеялась. – Non, non, non!

Это я тоже поняла. Она указала на огромную надпись с названием станции, которой я до сих пор не замечала.

– Руан! – прочитала она.

Теперь уже я воскликнула Non, non, non!, но женщина только покачала головой. Взяла Клару за руку и хотела увести её, но Клара вырвалась и крепко уцепилась за меня.

– Мы все вместе! – крикнула я. – И мы останемся вместе! Мы едем в Ла Шартрёз де Невиль! Ла Шартрёз де Невиль!

Я так волновалась, что последние слова прозвучали как вопль. Несколько человек остановились и уставились на меня. И вдруг все кругом заговорили. По-французски, по-фламандски, снова по-французски. По-французски говорили более высокими голосами и сильнее размахивали руками. Разговор шёл о нас. Слышались слова «бедняжки», «больница» и «очень далеко». Кто-то даже сказал «слишком далеко, лучше остаться здесь». В глазах, смотревших на нас, я видела беспокойство. К нам подошла медсестра-фламандка. Её белая косынка развевалась на ветру. Женщина, которая обратилась к нам первой, видимо, позвала её, как будто не очень нам доверяла.

– Как тебя зовут? – спросила медсестра.

– Алиса. А это Жюль. И Клара. Мы все вместе. Нам надо в Ла Шартрёз…