Всё, что имели...

— Сегодня вечером собираем в горкоме руководителей предприятий и учреждений города. Обсудим один вопрос: помощь селу на уборке. Кое-кто пытается доказывать, что люди на уборочную уже отправлены и нет нужды возвращаться к этой проблеме. Однако резервы у нас еще есть, не использовать их на жатве — грешно.

— Правильно рассуждаете, Андрей Антонович, — слышался в трубке одобрительный голос Портнова. — Я позвоню в соседний с вами райком, попрошу товарищей незамедлительно связаться с вами. Лиха беда начало. Желаю успеха, Андрей Антонович!

Он впервые проводил совещание на таком уровне и чувствовал себя несколько стесненно, хотя почти все, кто сидел в кабинете, были знакомы ему. Как и ожидалось, руководители предприятий и учреждений обеими руками голосовали за помощь селу: надо — поможем, хлеб насущный каждому нужен, а как только доходило до конкретного дела (столько-то человек отправить на уборку, столько-то машин), сыпались жалобы на план, который надо выполнять, на срочность работ и так далее…

— Андрей Антонович, можно слово? — попросил Рудаков.

— Пожалуйста, Константин Изотович, — разрешил Леонтьев и насторожился: что скажет и как поведет себя директор оружейного — человек в городе видный, умевший тон задавать на иных совещаниях и заседаниях. Той ночью, когда Рудаков, Рябов и Лагунов «промывали косточки» ему, согласившемуся перейти на работу в горком, больше всех наседал на него, конечно же, Рудаков: такой-сякой-этакий, с товарищами не посоветовался, пренебрег интересами оружейников… С этими доводами не согласился даже главный инженер Рябов, сказав, что Константин Изотович перегибает палку, что Андрей Антонович и по новой своей должности, и по истинной привязанности к заводу останется в их шеренге. Но директор упрямо продолжал свое, говоря о дистанции, которая непременно появится между ними, заводскими, и горкомовским начальством и подтвердил свое убеждение: для Леонтьева, мол, станут сразу же одинаковыми что оружейники, что медеплавильщики, что другой новогорский люд… «А ты хотел бы, чтобы оружейники были сынками, а другие пасынками? Этому не бывать», — отпарировал он, кандидат в секретари горкома. Да, той ночью они крепко-таки повздорили, а потом на пленуме Рудаков отмолчался и, кажется, последним поднял руку «за», видя, наверное, что его голос «против» не имеет веса.

И вот сейчас Рудаков говорил:

— Все присутствующие догадываются, какую продукцию выпускает наш завод и как спрашивают с нас буквально за каждую единицу. И все-таки то, ради чего мы приглашены в горком, имеет первостепенное значение. У всех — планы, у всех — срочные работы, у всех — кадровые нехватки, но товарищ Леонтьев правильно говорил о выращенном хлебе, который ждать не может и за который, по правде говоря, все мы в ответе, по крайней мере должны быть в ответе. По разнарядке горсовета нашему заводу предписано отправить на уборочную сто человек. Мы отправим полторы сотни.

«Ну и хватанул же ты, Константин Изотович», — подумал Леонтьев, хорошо знавший положение дел с кадрами на заводе, но вместе с тем растроганно отметил про себя, что Рудаков специально взял слово, чтобы поддержать его, новоиспеченного секретаря горкома.

— Хотелось бы обратиться к нашему уважаемому начальнику милиции, — продолжал Рудаков. — Не пора ли ему потрясти наш так называемый «толчок»? На рынке бездельников околачивается порядочно.

Начальник милиции насторожился:

— Облавы устраивать, что ли?

— Не знаю, как называется на вашем языке, но поинтересоваться, почему гражданин или гражданка в рабочее время на рынке толкается — ваша прямая обязанность! — отрезал Рудаков.

Дня через два после этого совещания примчалась в горком Степанида Грошева. Заслышав ее голос в приемной, Леонтьев удивился: а ей что надо? Впрочем, как он уже понял, к нему приходят и будут приходить люди по самым невероятным делам и вопросам.

Степанида почти ворвалась в кабинет, а вслед за ней вошла сердитая секретарша Тоня.

— Это что у нас в городе творится! — боевито начала Степанида, не поздоровавшись.

— Здравствуйте, Степанида Васильевна, — перебил Леонтьев и, указав на стул, вежливо пригласил: — Садитесь, пожалуйста.

Степанида села, победоносно глянула на недовольную секретаршу, как бы говоря: вот как меня встречают, а ты не пропускала…

Леонтьев кивнул секретарше, и та вышла.

— Что же творится у нас в городе, Степанида Васильевна? — так же вежливо поинтересовался он.

Сбитая с толку уж очень дружеским тоном секретаря горкома, Степанида вполголоса пожаловалась:

— А то, Андрей Антонович, что честных людей в милицию волокут.

— Этого не может быть, — с улыбкой возразил он.

— А со мной было. Прицепилась ко мне милиционерша — почему на базаре околачиваешься…

— А в самом деле — почему?

— Кой-какое шитье продать хотела… Я милиционерше толкую: сама пошила. А она за карандаш — где работаете. Да нигде я не работаю.

— Опять же — почему? По-моему, вам советовали пойти на работу по вашей же нужной специальности.