Всё, что имели...

— Послушай, Андрей Антонович, мы с тобой всегда понимали друг друга с полуслова, а сейчас я чувствую: ты чего-то недоговариваешь. Давай начистоту, — сказал Рудаков. Леонтьев улыбнулся.

— Ну, если ты вынуждаешь… Я тебя, Константин Изотович, не осуждаю за твою боязнь: а вдруг парторгом изберут видного производственника — Ладченко или Конева, например.

Рудаков засмеялся.

— Ну и гусь ты лапчатый! Я так и знал: разгадаешь мои мыслишки. Но я действительно верю, что Маркитан будет на месте.

— И я не сомневаюсь в этом, — подтвердил Леонтьев и тут же заговорил о другом. — Давай-ка посмотрим, как наши в колхозы уезжают, все ли там в порядке. Может, желаешь со мной проехаться по хлебным полям? — спросил он, втайне думая, что завернет на поля Елены Поповой и непременно увидит ее.

— С удовольствием поехал бы, но дела, — посожалел Рудаков. — Мы раздобыли кое-какую документацию на пулемет для авиаторов. Сегодня вечером собираю весь наш синклит. Будем продолжать работу, чтобы наркомовский приказ не застал врасплох. Передавай там поклон хлебной нивушке, как-нибудь в другой раз проедемся.

Нынешним вечером Никифор Сергеевич сказал Зое:

— Идем царский ужин готовить. Посылку мне прислали.

— Как? Не было извещения, — удивилась она.

— Не по почте, — ответил он, а у себя в комнате, помогая Зое накрывать на стол, объяснил: — Левшанск ребят прислал нам на временную подмогу, они-то и привезли посылку, а в ней и письмецо мне было. Вернулись мои из эвакуации. Дом, пишут, цел.

— Никифор Сергеевич, теперь можно и вам возвращаться, — оказала Зоя.

— Нельзя, нет у меня таких прав, — с грустью в голосе ответил Макрушин. — Пока завод здесь, и мое место здесь.

Вернулся Петя, и они ужинали втроем.

Никифор Сергеевич поглядывал на Зою и думал о том, что пора им — Пете и Зое — пожениться. Он все искал случая, чтобы прямо сказать об этом племяннику, полюбившему хорошую девушку. По всему было видно, что и она любит его, а чего теперь медлить, чего ждать? Крыша над головой у них есть, а он, старик, не помеха, да и втроем полегче жить будет.

После ужина Зоя засобиралась уходить, и Петр, как всегда, вызвался проводить ее. А провожать далеко ли? Два шага до соседнего барака, но на эти «два шага» у него уходило порядочно времени, и Никифор Сергеевич понимал: молодость, любовь…

— Ты что полуночничаешь? Тебе утром на работу, — сказал вернувшийся племянник.

— Да оно и тебе завтра не баклуши бить, — отозвался Никифор Сергеевич. — Я вот газету читал и подумал: в прошлом году немец на Москву пер, а нынче вон где наступает, на Дону.

— Это тоже наступление на Москву, только не лобовое.

— Ага, в лоб, выходит, нету силы… Эх, и не думалось, и не гадалось, что так пойдут наши дела… Ну ничего, было и потяжелее — выдержали. Переживем, выдержим и сейчас, — твердо сказал Никифор Сергеевич. — Ты вот спросил, почему я полуночничаю. Да потому, что о тебе забеспокоился, о твоем житье-бытье.

— Что обо мне беспокоиться? У меня все ясно, как день.

— Э, не скажи, Петя, до ясности еще далеко. Я вот смотрю — Зоя к нам ясным солнышком заглядывает… Пришла и ушла, а зачем ей уходить-то? Я так разумею, что пора пожениться вам.

— Люди воюют, а мы свадьбу играть? — возразил Петр. — Я на службе, я сегодня — здесь, а придет приказ, где буду?

«Здесь же и останешься», — чуть было не вырвалось у Никифора Сергеевича, вспомнившего разговор с бывшим военкомом Куницыным. Когда Петя принимал у него дела, майор по секрету и сказал, что старший лейтенант Статкевич годен к службе только в тылу, и просидит он военкомом до морковкина заговенья… О словах Куницына Никифор Сергеевич помалкивал, щадил Петю, если речь заходила о его раненой ноге, даже поддакивал ему: все образуется, еще настоящим строевым командиром будешь.

— Опять же не скажи, Петя. Война войной, а жизнь не останавливается, она берет свое, — сказал он.

17

Начало сентября ничем не отличалось от жаркого и сухого августа: по-прежнему знойно сияло солнце, так же сочно зеленели поливаемые топольки и клены вдоль дорожки, ведущей из цеха в столовую. В один из таких по-летнему жарких дней, когда Борис Дворников шел с обеда, к нему подскочил Славка Тихонов. Озорно посмеиваясь, он сказал, кивнув на проходную:

— Там тебя твоя невеста ждет.

Борис шлепнул Славку по замасленной кепчонке и кинулся к проходной, догадываясь, что «невеста» — это Вероника Турина, и не раздумывая, почему она пришла днем. «Захотела увидеть, вот и пришла!» — ликовал он.

Вероника стояла на улице с газетой в руках. Лицо ее было заплаканным.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Борис.

— Газету принесла… Ты, наверно, еще не знаешь… Про Витю здесь написано, — дрожащим голосом ответила она.

— Про нашего Виктора Долгих? Так это же здорово!

— Погиб Витя, — всхлипнув, сказала Вероника.