Я тихонько двинулась вперед. Гостиная была пуста. И в груди появилась неприятная пустота: я узнавала каждый предмет мебели, каждую вещь, каждую деталь. Мне казалось, что я только что перенеслась в прошлое, но уже будучи другим человеком, той, кем была теперь, и смотрела на все с другого ракурса.
Я делала один шаг за другим, оставляя страх позади.
Дойдя до спальни, я затаила дыхание.
Аксель спал. На нем были только плавки, и одна рука закрывала лицо, будто он пытался защититься от полуденного солнца, которое несколько часов назад проникало в окно. Его грудь поднималась и опускалась при каждом вздохе. А на стене над ним все еще висела картина, которую мы однажды написали вместе, занимаясь любовью. Я держалась за дверной косяк, чувствуя, как дрожат мои ноги.
Почему он оставил ее у себя?
Мне хотелось разбудить его и выкрикнуть все то, что я ему еще не сказала. Что он причинил мне боль. Что он разбил мне сердце. Что я не понимаю, как все, что мы пережили, могло так мало значить для него. Что многие ночи я засыпала со слезами на глазах. Что я все та же глупая девчонка, которая думала о том, чего не делала, и делала то, что обещала себе никогда не повторять.
Ведь я была там.
Смотрела на него…
Дрожала…
Я развернулась и пошла обратно в гостиную.
Какое-то время я оставалась там, пока мне не удалось успокоиться и вспомнить, зачем я пришла к нему. Я направилась на кухню и открыла несколько шкафов, чтобы проверить, что у него там. Во-первых, слишком много алкоголя. И мало еды. Я улыбнулась, увидев несколько пакетов с супом, которые Джорджия, вероятно, все еще покупала для него. Я взяла один из них и включила свет, чтобы прочитать инструкцию, так как уже не помнила точное количество воды. Когда в комнате стало светлее, я заметила картину, которую подарила ему несколько недель назад в студии, – картину с изображением нашего кусочка моря – у него на столе.
Я глубоко вздохнула и достала кастрюлю, поставила нагреваться воду. Я собиралась приготовить ему ужин, разбудить его и убедиться, что он в порядке, а потом уйти. И все.
Я не знал, который час, когда проснулся.
Боль утихла, но голова все еще пульсировала. Я медленно поднялся, стараясь не делать резких движений, и босиком прошел в гостиную. Остановился, как только уловил запах, разносившийся по дому, и увидел там ее: она сидела на одном из кухонных табуретов и смотрела на меня. Нас окутала густая тишина.
– Я все еще сплю? Но тогда не совсем понимаю, почему ты все еще одета.
Лея закатила глаза и улыбнулась.
– Хотела узнать, как ты, – сказала она.
Я сел на свободный табурет напротив нее. Нахмурился, пытаясь понять, что она здесь делает, потому что, как бы я ни был рад ее видеть, я в то же время был удивлен.
Я молчал, пока она вставала и наливала суп в миску, которую поставила передо мной, а затем протянула ложку.
Ситуация казалась странной.
– Мне уже лучше. В этом нет необходимости.
– Это просто ужин, – ответила она.
– Я благодарен тебе за него, но мне не очень хочется.
После обеда меня тошнило. Теперь тошнота прошла, но в дни мигрени я предпочитал прильнуть к бутылке или к кровати. Никаких горячих супов.
– Твоя семья права. Ты невыносим, Аксель, – фыркнула она. – Когда кто-то приходит к тебе домой, чтобы облегчить тебе жизнь, просто скажи спасибо и засунь в рот все, что тебе приготовили. Это называется вежливостью.
– Ты же знаешь, что я лишен ее.
– Точно. Мне, наверное, пора идти, так что…
– Нет, подожди. Поужинай со мной. Пополам.
Я указал ложкой на миску и умоляюще посмотрел на нее. Черт, если этот придурочный взгляд не смягчит ее, то ничто не смягчит, потому что мне стало стыдно за себя.
Лея поколебалась, но в итоге села.
Мы разделили суп на две миски и доели его, потерявшись в молчании, которое говорило слишком много. А может быть, дело было только во мне. Может быть, мне было легче думать, что «мы» еще остались, чем принять реальность, боль.
Я встал убрать миски.
– Мне пора идти, – сказала Лея.
– Ты не пойдешь пешком посреди ночи.
– Не говори ерунды, – ответила она.
– Я отвезу тебя. Только подожди немного, я выкурю сигарету. Давай. – Я взял пачку сигарет. Она подозрительно посмотрела на меня, после чего вышла за мной на террасу. – Не будь мы знакомы, любой бы подумал, что я только что похитил тебя или что-то в этом роде. Не делай такое лицо.
Лея фыркнула, и я прикурил сигарету. Она стояла рядом со мной, положив руки на перила. Звезды усеивали темное ночное небо.
Когда тишина сгустилась, я уставился на нее.
– Так и… в чем смысл всего этого? – спросил я.
– «Смысл»? Я не знаю, что ты имеешь в виду.
– То, что ты здесь…
– Я хотела узнать, как ты, – повторила она.
Я набрался смелости и задал ей вопрос, которого боялся больше всего, потому что, возможно, в глубине души я уже знал ее достаточно хорошо, чтобы чувствовать ее кожей, поэтому знал… знал, что это заставит меня страдать. А мне все еще было трудно смотреть в лицо правде. Смириться с ней.
– Это значит, что ты простила меня?
Лея перевела дыхание, прежде чем ответить:
– Я простила того Акселя, который был моим другом, моей семьей.