Всё имеет свою цену

Оставшись в кабинете один, Конрад Симонсен позволил себе наконец пятиминутную паузу, в течение которой попытался расслабиться и как можно рациональнее распределить свое время. Когда Поуль Троульсен и Арне Педерсен рассказывали ему о том, что произошло с Полиной Берг, он на несколько мгновений перестал контролировать мочевой пузырь, и теперь внутренняя часть одной из штанин у него была пропитана мочой. Сидя за столом неподвижно, как сфинкс, он как будто впал в некий транс, но при этом продолжал напряженно думать. Выйдя из этого состояния, он схватился за телефон и позвонил Графине, которая отправилась в Хельсингёр. Не тратя слов на вступление, он вкратце описал ей ситуацию и велел возвращаться в отдел. Не успел он окончить этот разговор, как его кинуло в пот с такой силой, как никогда прежде, причем произошло это в сочетании с мощным приступом учащенного сердцебиения. Он изо всех сил постарался не обращать внимания на физическое недомогание и полностью сосредоточиться на работе. Тем не менее попытка не удалась. Пробуя хоть как-то отвлечься, победить охвативший его гнетущий страх, он сбросил с себя рубаху и с трудом стащил через голову майку. Она была мокрой насквозь – создавалось такое впечатление, что ее только что достали из стиральной машины. Конрад Симонсен в медленном темпе несколько раз сосчитал до десяти, повторил дни недели, месяцы и снова начал считать. Таким образом ему удалось через несколько минут несколько прийти в себя. В довершение всего он нащупал в глубине выдвижного ящика стола фляжку коньяка, сделал изрядный глоток и снова швырнул фляжку на место, а потом закурил. Лишь расправившись с сигаретой, он почувствовал, что достаточно восстановился. Из дорожного чемодана, который всегда стоял у него наготове, главный инспектор извлек запасной комплект белья, костюм и переоделся с головы до ног. Вскоре после того как приступ улегся, раздался телефонный звонок от Анны Мии. Сославшись на плохую слышимость, Конрад Симонсен поторопился дать отбой; два последовавших от нее дополнительных звонка он просто-напросто проигнорировал, благодаря про себя Бога за то, что в данный момент его дочь и Андреаса Фалькенборга разделяет никак не меньше тысячи километров. Затем мысли его переключились на Жанет Видт и Полину Берг, и главный инспектор саркастически пообещал самому себе не умирать до тех пор, пока их не найдет. Горькая ирония помогла еще больше абстрагироваться от недомогания, хотя впервые за долгое время он с неумолимой ясностью понял, что внутренние ресурсы его – что касается здоровья и жизненных сил – вовсе не безграничны.

Спустя три четверти часа Графиня вернулась в префектуру полиции и прошла прямо в кабинет Конрада Симонсена. Он как раз закончил инструктаж группы сотрудников, каждый из которых получил собственное задание. Графиня отметила про себя, что, встретившись с ней взглядом, лишь немногие здоровались, остальные же старательно отводили глаза, как будто на общение с ней было наложено своего рода табу. Конрад Симонсен прокричал им вдогонку:

– И помните – не задерживать его, а только взять под наблюдение. Позаботьтесь, чтобы этот приказ разошелся повсюду. Все должны уяснить себе: только наблюдать!

Нестройный хор голосов подтвердил, что инспекторы поняли распоряжение. Графине пришло в голову, что, судя по их скучному виду, они слышат его как минимум в третий раз. Когда они с главным инспектором оказались вдвоем, она спросила:

– Есть какие-то новости?

– Нет, никаких. Мы получаем множество обращений от граждан по поводу его машины. До сих пор все оказывались ложными, однако я продолжаю надеяться, что это – вопрос времени.

Он заглянул ей в глаза – совсем как велосипедист на горном этапе смотрит в глаза сопернику, стараясь разобраться, в каком состоянии тот находится. Она без малейших колебаний ответила ему прямым взглядом, понимая, что он просто ее проверяет. Спустя несколько мгновений, показавшихся ей вечностью, главный инспектор сказал:

– Вижу, ты вроде в порядке.

В его голосе ей послышался оттенок упрека, однако она решила это проигнорировать. Он продолжал:

– Арне почти совсем свихнулся, однако и слышать не хочет о том, чтобы куда-то уйти отсюда. Даже я, когда обо всем этом услышал, как ребенок напустил в штаны. А ты… ты – в порядке.

Когда Графиня решилась наконец ответить, голос ее прозвучал подчеркнуто бесстрастно:

– Мне уже доводилось проходить через это, Симон, а всем вам – остальным – нет. Много лет назад у меня был сын, теперь его нет. Ничего хуже этого я не знаю. Но я не собираюсь обсуждать это ни с тобой, ни с кем-нибудь еще – никогда. Ладно, скажи лучше, что я должна делать.

Конрад Симонсен слышал ее слова, однако полностью смысл их до него не доходил: процесс осмысления и усвоения информации требует времени, а как раз его-то у главного инспектора в настоящий момент не было. Поэтому он перешел на командный тон и пожалел, что с самого начала не сделал этого.