Всё переплетено. Как искусство и философия делают нас такими, какие мы есть

Дизайн, как и наука, но не искусство и не философия, является технэ. Особенность дизайна (по крайней мере, в том смысле, в каком я использую этот термин, охватывая им ремесло и технологию) заключается в том, что он опирается на четкое представление о своих задачах. Это означает, что он может принимать как должное параметры успеха и неудачи[244]. Инженеры, работающие над iPhone, например, могут четко перечислить свои цели (легкие, маленькие, удобные для пользователя, «сексуальные» портативные устройства для общения, фотографирования и мультимедиа), а также ограничения (например, стоимость, доступность материалов, возможность производства, наличие конкурентов). Инновация может быть похожа на взрыв творчества – например, как когда кто-то понял, что устройство для воспроизведения музыки (iPod) можно объединить со смартфоном, – но, когда дело доходит до дизайна, мы оказываемся в поле готовых решений. Мы придумываем решения для заранее сформулированных проблем.

Таким образом, искусство и дизайн – это разные миры. И все же нет искусства без дизайна. Можно сказать, что искусство – это реакция на дизайн, попытка нарушить его определенность и ввести в игру то, что в нем оказывается неизменным. В конце концов, искусство делает искусство из дизайна, то есть из наших встроенных, ориентированных на функцию жизней. Но искусство влияет также и на то, как выглядит дизайн, и даже формирует воображение и самосознание дизайнеров. Дизайнеры проектируют в мире, который открывается благодаря искусству. Как нет искусства без дизайна, нет и дизайна без искусства. Искусство и дизайн, как я уже утверждал, взаимосвязаны. Вот почему иногда невозможно решить, является ли произведение дизайнерского мастерства искусством или дизайном. (В этой точке переплетения процветает архитектура.)

А сейчас посмотрим так же критически, как на искусство и дизайн, на случай философии и науки. Кун противопоставляет нормальную и революционную науку[245]. Революционная наука – это парадигматический сдвиг, деятельность по переоценке, переосмыслению, более того, изобретению нового. Но это значит только, что революционная наука чем-то похожа на философию. Это напоминает нам об одном моменте, который легко упустить: философия и наука могут изучаться на разных кафедрах, разных факультетах, поддерживаться различными спонсорами и распространяться через разные журналы и общества. Но на самом деле связь науки и философии такова, что они обозначают различные моменты или аспекты нашего единого живого проекта. Философия происходит внутри науки, потому что наука нуждается в философии, как и философия нуждается в науке. Их две, но они стали одним. Они переплетены.

Проблема просачивания

Отчасти побуждение написать эту книгу проистекает из беспокойства от осознания, что мы будто бы раз за разом не можем создать строгую и надежную теорию разума. Такова точка зрения Нагеля, и я с ней согласен. В психологии никогда не было открытия или прорыва, сравнимого с открытием структуры молекулы ДНК Уотсоном и Криком. Психология проделала поразительную работу по сбору фактов и данных, но так и не установила своих фундаментальных принципов. И поэтому, как верно заметил Нагель, человек, сознание, субъективность, ценность остаются открытыми, даже таинственными вопросами и сейчас, спустя столько времени. Почему? Проблема не в том, что психология молода и незрела либо, если уж на то пошло, что естественные науки сами только-только достигают зрелого возраста. Проблема глубже и интереснее, или же, как я утверждал, человек есть эстетический феномен; он не является природным феноменом ни в одном из смыслов, которые мы можем принять как должное. Человеческие понятия порождены переплетением. Когда речь идет о восприятии, сознании, любви, сексе, памяти, теле, нет никаких фиксированных точек, никаких устоявшихся мест, с которых можно было бы начать, или путей, по которым можно было бы двигаться вперед. Проблему можно поставить иначе: в науках, которые стремятся заниматься человеком, – в отличие, скажем, от физики, – мы никогда не знаем, как стабилизировать предмет.

Но сейчас я хочу заявить, что физика тоже переплетена. И это не должно удивлять. Такие понятия физического мира, как объект, пространство, время, сила, – это тоже наши понятия, извлеченные, мог бы сказать Гуссерль, из плодородной почвы жизненного мира. Но тогда мы должны спросить: что мешает эстетическому характеру человека просочиться в естественные науки и нанести им вред? Что позволяет физике, в отличие от психологии, быть позитивной?

Итак, есть просачивание, а есть просто его возможность; первое может быть опасно, по крайней мере, для возможности подойти к некоторому вопросу естественно-научным способом; вторая безвредна и на самом деле необходима; более того, она является условием самой возможности науки.