Всё переплетено. Как искусство и философия делают нас такими, какие мы есть

Для Дрейфуса проведенный Патнэм и Крипке анализ референций и значения понятий «естественного вида» является средством объяснения того, как реализм может опираться на социальные практики и культурные воплощения[253]. Например, мысли и разговоры о воде могут направляться нашей культурно обусловленной и, так сказать, случайной концепцией (или стереотипом) о том, что такое вода – например, что это жидкость, которая течет из кранов, заполняет резервуары, имеет определенный вид и вкус и так далее. Но эта концепция, как бы сильно она ни определяла то, как мы думаем и говорим, служит лишь для того, чтобы сузить и точно определить референцию того, о чем мы говорим. Как только мы действительно определили референцию – мы пришли к настоящему образцу воды, – мы можем оставить миру, реальности возможность определять природу реального объекта наших мыслей и разговоров. Мы говорим о H₂O, даже если мы никогда не слышали о H₂O – если мы на самом деле еще не открыли молекулярную структуру воды или если мы попросту не знаем об этом открытии. Опять же, если бы не мы, люди, не было бы ни интереса к воде, ни мыслей о воде, ни разговоров о воде, ни проблемы природы воды, ни теорий о воде. Но природа воды от нас не зависит.

Такой взгляд не только примиряет факт человечности науки с реалистичным представлением о ней, но и объясняет, почему мы не можем достигать научных результатов, когда речь идет о сфере человеческого. В отличие от воды мы сопротивляемся объяснению, ведь мы сопротивляемся тому, чтобы нас сделали наличествующими или просто происходящими.

Поразительная особенность изложения Дрейфуса – не уверен, что эта критика применима к Хайдеггеру и Мерло-Понти, – заключается в том, что в нем может не найтись места для феномена переплетения, и это обстоятельство имеет серьезные последствия.

Ограничивая наше внимание будто бы фундаментальным уровнем, Дрейфус склонен пренебрегать неизбежно хрупким характером присутствия мира, а также нашего основанного на навыках взаимодействия с ним. В действительности оптимального сцепления не существует. Вернее, оптимальное сцепление – это проблема, возможно, идеал, но достигаемый всегда только частично. Самый опытный игрок может споткнуться, обнаружить, что ему необходимо задаться вопросом, чего требует ситуация на шахматной доске; и самый опытный турист может упасть. Все это не крах, не прерывание потока, текущего в фундаменте и основанного на навыках преодоления; все эти возможности сами являются лишь разновидностями такого преодоления. Эти короткие моменты обдумывания, гуссерлевские мини-эпохé, перемежают нашу обычную вовлеченную жизнь. Мы переплетены уже на фундаментальном уровне.

Это не значит, что мы не реагируем на мир или не достигаем, если угодно, «открытости» к нему. Но это значит, что даже в повседневной жизни мы не избегаем эстетики, необходимости выполнять работу по старанию и даже стремлению навести на сущее фокус (заставить сущее в нем оказаться). То же, или вариация того же, верно и для науки. Наука тоже будет сочетанием «доступа» и «частоты». Да, мы не видим кварков, но это не означает, что у нас нет к ним реального доступа. Так же мы не видим и эмоций другого человека, но, несомненно, непосредственно их осознаем. Это не постулаты, а детали ландшафта, которые предстают перед нами мгновенно. Они готовы к употреблению. Но такими иногда бывают и теоретические сущности. Мы можем иметь подлинный доступ – например, полагаясь на них – к чисто теоретическим сущностям.

Дрейфус, как и Хайдеггер, прав, когда подчеркивает различие между подручностью («доступом») и наличностью («частотой»). Но это не стабильные области различия, а проблематичные тенденции, которые требуют взаимодействия и существуют только в условиях переплетения и хрупкости. Каждая вещь проявляется не как одно или другое, а как некая изменчивая флуктуация подручности и простой наличности. Молоток никогда не бывает только подручным, и, соответственно, электроны в молотке, как и дерево или металл, из которого он сделан, никогда не бывают только полностью гипотетическими. На самом деле здесь другими словами говорится то же, что я заявлял все это время: в конечном счете не существует такой вещи, как бессознательная, исключительно привычная деятельность первого порядка (будь то взгляд, ходьба, танцы, разговоры или что угодно другое). Причина этого кроется в переплетении. Второй порядок живет внутри первого как одна из его реальных возможностей, подобно тональности гармонических вариаций. Это не значит, что мы гиперинтеллектуальные рабы рефлексии. Это значит, что мысль и действие, разум и жизнь переплетены. Вдумчивость – это один из наших вовлеченных способов ориентации в мире, а не плод отстраненности. И очень важно, что дрожащие флуктуации сущего – сейчас вещи проявляются таким образом, затем другим – это наша фундаментальная, наша проблематичная ситуация.