И наука, и право в каком-то смысле начинают свой путь с отграничения от обычных, повседневных правил рационального общения и разговора. Они начинают с создания новых «языковых игр». Здесь нет ничего метафорического. Все это значит только, что в науке и ее методе есть что-то строптивое и в некотором смысле даже иррациональное[257]
. Наука начинается с отказа играть по обычным правилам здравомыслия и рациональности, которые действуют в повседневной жизни. Если бы кто-то попытался жить по правилам науки или законам в обычной семейной или рабочей жизни либо, раз уж на то пошло, в кабинетах, мастерских и лабораториях самих ученых, его справедливо сочли бы бесчувственным, иррациональным и неразумным глупцом.Но теперь мы подходим к самому главному: мы насквозь эстетические феномены. Пытаться устранить неустойчивое, неразрешимое, неопределенное в области человеческого – все равно, что пытаться сделать это в области искусства. И поэтому наука, пытаясь превратить нас в свой объект, сталкивается со своеобразным противоречием. То стремление к строгому разграничению, четкой определенности и основанной на доказательствах аргументации, которое так хорошо работает в науке и позволяет ей существовать, не может иметь осмысленного применения к человеку как феномену; оно способно его только искажать, причем произвольно. Чтобы познать себя, необходимо не выносить эстетическое за скобки, а погрузиться в него.
Итог этих рассуждений в том, что просачивание есть предварительное условие естественной науки, а не угроза для нее. Наша переплетенность – тот факт, что естественные науки и философия переплетены сами по себе и что эстетика пронизывает человеческую жизнь, – служит для естественных наук не столько препятствием, сколько клумбой, на которой они могут пустить корни и расцвести.
12. Природа после искусства
Поэзия – это имя, которое мы используем, чтобы сбрасывать со счетов то, что боимся признать.
Творения собственного творчества
Что происходит, когда каждому глазу вы предъявляете разный визуальный стимул – скажем, левому глазу лицо, а правому – дом? В 1990-е годы считалось, что этот вопрос открывает дорогу научным исследованиям нейронных коррелятов сознания[258]
. Было замечено, что вместо того, чтобы переживать слияние или смешение дома и лица, мы переживаем альтернативу: то дом, то лицо, то дом, то лицо. Динамика этих смен непроизвольна, и они будто отражают конкуренцию между двумя ментальными репрезентациями – лицом и домом – за господство в сознании. Итак, часть мозговой активности, происходящей в такого рода эпизодах, соответствует одному из стимулов и может рассматриваться как репрезентация дома или лица, рассуждали исследователи. Но часть активности должна приходиться на перемещения этих репрезентаций в сознание и из сознания. Таким образом, экспериментаторы надеялись, что это бинокулярное соперничество мы сможем использовать как скальпель, с помощью которого найдем то место в мозгу, где располагается сознание, эмпирическое подсвечивание то одной, то другой репрезентации.Проблема этого образа мысли, как утверждали мы с Эваном Томпсоном, заключается в том, что оно основывается на неверном описании опыта так называемого бинокулярного соперничества[259]
. Вместо того чтобы посмотреть и обратить реальное внимание на этот опыт, они предположили, что он соответствует предварительно построенной ими модели того, каким он должен быть. В частности, они проигнорировали тот факт, что опыт соперничества сам по себе является позитивным явлением, а не просто переключением между двумя автономными перцептивными состояниями, то есть домом и лицом[260]. Переживание этого соперничества – это не просто стохастическое чередование видения дома и видения лица, но уникальный, цельный опыт чего-то особенного, отличительное качество нестабильности и колебаний в визуальном сознании. Опыт соперничества не может быть разложен, так сказать, на временные ряды А- и В-переживаний, скорее, он представляет собой нечто вроде протяженного во времени опыта активной А/В-метанестабильности.Абдусалам Абдулкеримович Гусейнов , Абдусалам Гусейнов , Бенедикт Барух Спиноза , Бенедикт Спиноза , Константин Станиславский , Рубен Грантович Апресян
Философия / Прочее / Учебники и пособия / Учебники / Прочая документальная литература / Зарубежная классика / Образование и наука / Словари и Энциклопедии