Всё сначала!

* * *

05.05.1992 г.

Ветер дует не с той стороны, вот и душно… Открывай окна, не открывай, все одно – душно. И летает душа и скитается неприкаянная. А тело где-то неподвижно. Оно всю жизнь чего-то боялось. А перед самой смертью поняло чего же оно боялось – передвижений. Парадокс: странник – по натуре, а боялась движения (как вовне, так и внутри себя). Всякий раз себя останавливая перед чем-то, оно переставало двигаться, а потом вовсе забыло, как это делается. Зачем двигаться, если все равно остановят или одернут.

Тяжело. Ну, что на этот раз произошло, спрашиваю я себя: депрессия, обида, зависть, ущемленное самолюбие, неисполненное желание… что? И то, и другое, и третье, и все вместе взятое. Я предчувствую или даже предвижу печальную развязку всему этому. Только перед ней мне бы очень хотелось избавиться от собственной желчности и грязи, от мрачности.

Здесь отличная акустика; какой-то монотонный звон-свист, какие-то голоса, и как будто бы далеко, а я летаю в этих звуках… Пусто, как пусто, и как хорошо…

Ну, вот, пожалуй, теперь все.

Все глухо, как в танке!

Оказалось, что меня плохо продренировали.

Поднялась высоченная температура. Началась симптоматика непроходимости и сепсиса. Я угодила на операционный стол вторично. Диагноз звучал так: «множественные межпетлевые абсцессы». Пришлось меня снова вскрывать и тщательно промывать. Если после первой операции у меня оставались еще хоть какие-то силы, то после второй я была ниже нуля, причем по Кельвину. Доктора не давали никаких гарантий, говорили: «Мы делаем все, что можем. Если хватит у нее силенок, значит, выкарабкается».

Я лежала вся в зондах и катетерах. Изо рта – трубка. Из живота – 4 трубки…

Но самой неприятной трубкой, торчащей из меня, был назогастральный зонд. Мне его поставили еще в палате, перед тем как увезти в операционную. И вот тогда я стала «слоником»…

На этот раз реанимация оказалась сущим адом: постоянная температура, боль, которая не дает спать и не снимается опиатами. При каждом движении в тебя втыкается тысяча ножей – в бока, в живот – везде. Настоящая пытка! Невыносимая настолько, что простыни подо мной были мокрые от пота – хоть выжимай. Боль всепоглощающая. Чтобы как-то с ней справиться, отвлечься, заснуть – старалась просто дышать на раз-два-три, заставляла себя считать – сколько могла. Доходила до пятидесяти и начинала опять. Когда совсем припекало, пыталась присаживаться на постель, подавала медсестре знаки с просьбой обезболить меня.

Помню, самая тяжелая ночь выдалась сразу после операции, а рядом дежурила уже немолодая сестричка. Она только задремлет, а тут я начинаю кряхтеть. Сразу просыпается, подходит ко мне, причитает ласково: «Ну что ты, сердечная, невмоготу тебе, бедной… Давай еще укольчик сделаю». Такая сердобольная, отзывчивая, а я вот даже имени ее не спросила. В памяти остались только общие очертания силуэта и благодарность за то, что она меня тогда на короткие промежутки времени избавляла от боли, и я успевала погрузиться в пусть недолгий, но глубокий сон. А через некоторое время – все по новой, все девять кругов ада. Помню, как у меня возникло ощущение, что боль не просто обнулила, а прошлась катком по всему живому во мне. Эмоций не осталось. Это была та грань, дойдя до которой не хочется чувствовать вообще ничего.

А когда через два дня после операции убрали первый зонд, я воскресла и подумала: «Все-таки жизнь прекрасна!!»