Всю жизнь я верил только в электричество

Расходились мы все кто когда. Нос и Жердь первыми ушли, потом нижние соседи, сытые и опьяневшие, с трудом унесли тела свои на ватных ногах. Мама, и семья тёти Панны пошли наверх. А бабушка – к тёте Оле. Разбежались наевшиеся и по-разному опьяневшие все. Только Шурик, отец, дядя Вася и Михалыч долго ещё не двигались с места, наслаждались поводом для такой тесной и плодотворной встречи за почти круглым столом.

– Давай, Борюня, теперь полонез этого, ну… – дядя Миша долго щёлкал пальцами возле головы.

– Огиньского, – подсказал Шурик и положил голову на руку, а руку на стол.

Мы с Жуком вышли за ворота с шестью бутылками лимонада на двоих в пузе и с двумя килограммами всякой еды там же. Тоже на двоих.

– Надо бы по сортирам, да спать двигаться, – предложил Жук.

– Дело говоришь! – Я пожал Жуку руку и он побежал домой в обход, не через забор. Видно, крепко нагрузился, лезть на забор тяжеловато стало.

А я пошел спать. Устал. Только сейчас почувствовал. Зашел в комнату, гляжу: кровать моя разобрана, подготовлена. Даже подушки взбиты.

– Вот когда успела? – подумал я то ли про бабу Стюру, а, может, про маму.

Разделся, лег и сквозь дремоту, звуки отцовского баяна и потусторонние голоса поющих, как им казалось, мужиков, увидел себя, несущегося по полю с лопатой наперевес. А вокруг картошка, картошка, картошка… Я вырубился незаметно, но моментально. Даже спокойной ночи себе не успел пожелать.

Но вспомнил об этом упущении только утром. Слез с кровати и начал делать зарядку вместе с дядькой из громкоговорителя и с его расстроенным фортепиано. Болели все мышцы. Даже почему-то правая пятка. Но я гнулся, крутился и всё потихонечку пропало. И боль в мышцах, и воспоминание о том, как было трудно выполнять чисто мужскую работу по полной программе.

Начался новый день. Естественно интересный и добрый. Как обычно.

У кустанайцев в те времена было три главных увлечения, которым не то, чтобы противиться, даже подумать против них не решался никто. Даже наедине с собой, где-нибудь в туалете, когда мыслей твоих крамольных не улавливал никто, не смел народ перечить общественным культурно-просветительским и гигиеническим традициям общества. Им было очень много лет и как-то незаметно они были нерукотворно вписаны в священные, незыблемые и ритуальные. Первую традицию я описывал в ранних главах. Поэтому просто назову. Это инстинктивная потребность ходить в областной драматический театр семьями, группами соседей или родственников, с любимыми на пару или необъяснимо почему, вообще в одиночку.

Вторая святыня: быть куда-либо записанным. В библиотеку, в кружок кройки и шитья, в самодеятельный ансамбль народных и современных танцев, на хор казацких песен, в студию народного творчества, где учились писать стихи, прозу, а также игре на балалайке, домбре и других инструментах, которые можно носить с собой в чехле. Это не всё, конечно, далеко не все примеры. В городе было несколько дворцов культуры, домов почти такой же культуры, плюс ко всему – станции юных и взрослых техников. Поэтому хватало всем. В принципе, всё население, кроме недвижимого, где-то состояло, чему-то обучалось и чем-нибудь обязательно облагораживалось. Чтением периодических изданий, например. Их можно был купить запросто в любом киоске. Но народ покупал только то, что читал крайне редко или не выписал на весь год по причине стеснённости в средствах. А вот выписывание периодики на дом в те годы было честью и доблестью любого, считающего себя современным и развитым представителем замечательного советского общества. В обязаловку, которая чётко контролировалась профкомами в любом работающем заведении, были включены только газеты «Правда», «Известия» и толстый журнал «Партийная жизнь». Остальное народ выписывал самостоятельно, причем в большом количестве и разнообразии. Тогда было множество всяких газет, не носящих партийного или профсоюзного налёта. И для взрослых, и для маленьких. Журналов издавалось, по-моему, не меньше. Были и политические, и образовательные, научно-популярные, сатирические и юмористические, познавательные, специальные для людей разных профессий, несколько прекрасных толстых литературных, да ещё «Роман-газета», где публиковали всех, действительно хороших писателей. Были журналы отдельно для женщин и для мужчин. И добровольная тяга населения к выписыванию и чтению массы всяких изданий хоть и съедала чуть ли ни половину семейного бюджета, хоть и выглядела откуда-нибудь из-за рубежа слегка маниакальной, именно она сделала то поколение разносторонне развитым и неглупым, что было ценно для строителей коммунизма. К гражданам, никуда не пристроенным и ничего не выписывающим из периодики, относились иронично, сочувственно, но без презрения и других нехороших эмоций.