Всю жизнь я верил только в электричество

Ну, и, конечно, не в избытке, а просто в огромном количестве росли всевозможные цветы повсюду, где только вообще можно было разместить клумбу. В цветах я тогда не понимал вообще ничего. Поэтому вспоминаю только розы, бархатцы, канны и гладиолусы. А сколько ещё других было! Нигде и никогда ни в каком возрасте ничего подобного я больше не видел. А кроме цветов – шикарные пирамидальные тополя да удивительные деревья, покрытые желто-розовыми гроздьями мелких, почти прозрачных, похожих на гусиный пух цветочков. Их называли здесь воздушной сиренью. Да! Ещё повсюду росли белые акации. И вдобавок сирень красовалась на каждом шагу почти, хотя, к моему сожалению, давно отцвела. Я бы лично назвал Алма-Ату так: – «Город Яблок и Сирени». Её было так много, что весной народ, как мне кажется, не ходил, не ездил, а как дух витал в сиреневом благоухании, обнявшим весь город. Я маленьким ещё был на пионерских соревнованиях здесь в начале мая и бабушке потом рассказывал, что в Алма- Ате такой же вкусный и сладкий сиреневый воздух, какой, наверное, бывает только в раю. Чем, конечно, очень бабушку веселил. Она в Бога уже лет тридцать не верила.

Да. Продолжу. Ещё росли повсюду карагачи, ясени и клёны, яблони, боярышник и шелковница. А к ним вдобавок каштаны и ели зелёные да голубые, дубы и сосны в скверах, парках и на некоторых улицах. И всё это благолепие дружно уживалось с журчанием ледяной горной воды в арыках, облагораживающих воздух, усиливающих ароматы трав, цветов и яблок на всех без исключения улицах. И спускающихся от предгорий до самого конца города, и перпендикулярных, непонятно какими силами несущих медленную прозрачную воду по ровной, без уклона, поверхности. Почти опровергая законы физики. Вот всё это создавало атмосферу не просто домашнюю, уютную, а натурально фантастическую. Или сказочную. Что, в принципе, почти одно и то же.

Я из любопытства заглянул в несколько дворов, где тоже всё было в деревьях, кустарниках и цветах. А между ними обязательно стояли деревянные беседки рядом с песочницами и детскими качелями. В беседках шумно отдыхали молодые ребята, а старики дышали нежным воздухом на лавочках возле деревьев и подъездов.

В этом милом сердцу городе, где ты оказался случайно, проездом, считай, душа твоя всё равно начинала сразу же упорно уговаривать тебя остаться тут навсегда. Нет. Она тебя даже не уговаривала, а умоляла! Так хорошо было душе в городе яблок, буйной зелени и голубого неба, бегущей с гор кристальной воды по арыкам и узким быстрым речкам. В этом добром городе с ласковым солнцем, улыбчивыми людьми и невероятными по грандиозному величию и ослепительной красоте горами.

Вот только сейчас сообразил я, что романтическими своими описаниями уклонился от мысли, которая повлекла меня не прямо по проспекту Коммунистическому, а заставила свернуть налево при первой возможности. Я ведь уверенно решил, что Коммунистический проспект вылизывают потому, что улица это главная и по ней на работу и обратно ездит самый главный человек республики – товарищ Кунаев. Который так накажет за неряшливость столицы уважаемой в СССР республики, что жить не захочешь потом. И пошел я мимо лотков, автоматов с любимой газировкой, клумб и фонтанчиков для питья, вдоль арыка, пахнущего, наверное, ветрами высоких гор, на соседнюю улицу. Сейчас она носит имя Панфилова, а как называлась в шестьдесят третьем – не помню. Она была поменьше проспекта, дорога асфальтовая лежала на ней узкая, а тротуары тоже не выделялись шириной. Идущие навстречу вполне могли задеть друг друга плечами. Рядовая, короче, была эта улица Панфилова. Но вдоль неё тянулись по бокам асфальта разноцветные цветочные клумбы, кудрявились белые акации и сияли отполированными солнцем красными и зелёными боками яблоки, свисая над тротуарами. Она была едва ли не чище проспекта, с которого я припёрся. Но Кунаев по ней точно не ездил. Да на ней вообще никаких машин не было. Если не считать машинами многочисленные детские коляски, которыми виртуозно управлял мамы, приучающие малышей глядеть на бездонное сверкающее под низкими пока лучами голубое небо и дышать свежестью недавно политых цветов. Ну, постоял я на углу, поглазел издали на какие -то не очень высокие деревца возле небольшого деревянного дома, облепленные со всех сторон маленькими желтыми ягодами. Но подходить не стал. Ягод этих я все равно не знал, а рассказать он них было некому. Побежал дальше бегом. До следующей улицы. Мне уже стало просто любопытно – будет хоть одна улица нормальной, как во всех городах, куда меня заносила спортивная жизнь. Нормальная улица, как мне думалось, должна иметь хоть какие-то следы от перемещения по ней народа. Ну, кто-то же должен окурок выплюнуть под ноги, автобусный билет ненужный в сторонку швырнуть, спичку уронить или палочку от эскимо вместе с раскрашенной обёрткой из фольги! Люди ведь такие же, как и везде. И ничто человеческое им не чуждо. По крайней мере, не нести же во рту плевок за тридцать метров до урны высокохудожественной, а незаметно освободиться от него на ходу!