Вслед за тенью. Книга вторая (СИ)

Далекий женский тембр отдается в ушах едва различимым эхом. Он звучит отголоском слабого раската грома. Раскат приближается, обретает силу и четкость, и, кажется, я уже могу различить слова. С каждой секундой они гремят всё отчетливее и ярче. Звучат уже совсем рядом, хоть самой обладательницы этих слов я почему-то не вижу. Не вижу, но откуда-то знаю, что не всегда понимаю то, о чем она говорит. Но мне можно переспросить, если не поняла. Она разрешает. Она называет это «уточняющий вопрос». Есть ещё «наводящий», но такие задаёт только она.

«Девочки, — строго-назидательно, уже не грозовым эхом, а будто вживую, журчит в ушах чей-то мелодичный голос, — ну что это такое? Разве медведь может летать?»

«Может!» — слышу я еще один голос. Настырный. Уверенный в своей правоте.

«Если только кубарем вниз», — отвечает первый голос невидимой мне женщины.

«А если к нему шарики привязать?» — спрашивает настырный.

«Это невозможно. Он ни за что не взлетит», — отвечает женский голос.

«Ни за что — ни за что?» — не смолкает голосок рядом.

«Абсолютно. Воздушному шару ни за что не поднять Михайло Потапыча в воздух».

«Совсем-совсем ни за что?» — не сдается звонкий и настырный рядом.

«Абсолютно», — категорично отвечает женский.

«Почему?»

«Потому что массы Михаило Потапыча и воздушного шара никогда не войдут в соответствие», — объясняет учительница.

«Почему не войдут в соо…тетствие?» — снова звучит настойчивый детский голосок.

«В со-от-вет-стви-е, — повторяет по слогам строгий женский голос. И объясняет. — Всё просто! Михайло Потапыч — слишком тяжелый. Шар — слишком легкий».

«А если привязать к мишке сто пятьсот мильёнов шариков, то взлетит?» — интересуется настойчивый девчачий голосок.

«Нет, — строго заявляет учительница, — все равно не взлетит!»

«Почему?» — голосок рядом начинает капризничать.

«Хотя бы потому, что такого числа не существует, — отвечает ей наша учительница, — Запомните: ваши утверждения должны быть логичны. Всегда и во всём!»

«Не понимаю», — разочарованно вздыхаю я и слышу:

«Что именно?» — обращается ко мне учительница.

«Что значит „ут… утрежденя“? — лепечу я, не уверенная, что правильно произнесла незнакомое слово. — „И ещё: 'логичны“?»

«Так. Запоминаем новое слово, девочки. „У-твер-жде-ни-е“, — по слогам произносит женский голос. Мы хором за ней повторяем. — Утверждение — это то, что вы говорите».

«А мы никакие утвер… жжения не говорим, мам. Мы просто хотим, чтобы Михайло Потапыч полетал», — слышится мне все тот же дерзкий голосок. Девчачий. Отдаленно знакомый.