Вспомни меня

– Как скажешь, дядя. – Он практически выплевывает последнее слово. – Но ты заблуждаешься, если думаешь, что я захочу пойти по твоим стопам. – Наступает долгое молчание, пока эти двое пристально смотрят друг на друга. Марко крепко сжимает челюсть, не давая словам вырваться наружу. Ухмылка мэра нервирует, как будто он представляет себе все способы заставить Марко делать то, что он хочет.

– Достаточно этой ерунды. – Мэр отступает от Марко и поворачивается к двери, где стоит офицер Льюис. – Чарли, Отис, идите сюда. Лучше покончить со всем этим бардаком.

Офицер Льюис заходит в комнату, его лицо бледное и словно восковое. За ним следует мой отец, и, как только его нога переступает порог, из комнаты словно высасывают воздух.

Его голова висит так низко, что подбородок почти качается груди. Его волосы торчат пучками вокруг головы, как будто он даже не попытался их расчесать.

Синяя клетчатая рубашка на нем сильно помята. На самом деле я уверена, что это та же самая, что была на нем вчера. Он выглядит так, словно он валялся в пыли вместе с перекати-полем.

Что случилось с человеком, которым я раньше восхищалась? С человеком, который так сильно хотел помогать другим людям, что проводил целые дни, пытаясь избавить их от бремени воспоминаний, готовый принять любую форму оплаты, которую они могли предложить? Я не узнаю эту сломанную марионетку, которая везде следует за мэром, как собака. Он с таким же успехом может быть привидением.

Когда глаза отца встречаются с моими, в моей груди зарождается крик. Мое тело гудит от горячей ярости, которая грозит сжечь меня изнутри. Ложь – это все, что я вижу, когда смотрю на него.

Мой папа прекрасно знает, что за человек мэр, и тем не менее, когда мэр Ворман говорит «прыгай», папа тут же оказывается рядом с ним, готовый совершить немыслимое. Из-за моего отца я никогда не вспомню, какой была моя жизнь до того, как у меня забрали Марко. Я никогда не верну годы, которые мы провели вместе. Я проведу остаток жизни с ощущением пропажи внутри самой себя, не в силах собрать воедино свою настоящую историю. Сколько еще неведомых мне вещей было вырвано из моей головы без моего разрешения?

Например, мама и правда о том, что с ней случилось.

– Как ты мог? – наконец прорычала я, едва узнавая звук своего голоса. – Как ты мог так поступить со мной? Как ты можешь продолжать это делать? И как ты мог поступить так со всем городом?

Папа смотрит вниз, пристыженный. Но я не могу остановиться.

– Всю свою жизнь я думала, что то, что ты умеешь делать, – это нечто особенное. Я думала, ты хороший человек. Я хотела быть такой же, как ты! Но ты ничем не лучше мэра. – Мой подбородок дрожит, когда я с трудом выговариваю слова. Горячие слезы текут по моим щекам, от чего лицо отца расплывается. – Нет, ты еще хуже мэра. Потому что ты лжец и вор. Как ты можешь жить с тем, что ты сделал?

– Люси, пожалуйста. – Его пальцы тянутся ко мне, потом он одергивает себя. Его глаза полны слез. – Ты не понимаешь. Я должен был уберечь тебя.

Я почти смеюсь над фразой, которую все используют, чтобы описать то, чем он занимается. Как будто моя безопасность – это трость, на которую он может опереться, чтобы оправдать свои действия.

– Уберечь меня? – Единственная вещь в этом городе, от которой меня нужно было уберечь, – это ты! – Мое тело дрожит от ярости. – Ты забрал у меня все. Все! И даже не смей отрицать это. Я знаю о шахтах. О воспоминаниях, которые вы, ребята, откапываете и продаете. Я знаю о «печали», которую мэр использует, чтобы контролировать горожан, и о побочных эффектах. Я знаю о нас с Марко. Я знаю о… – У меня перехватывает горло на следующем слове. – Маме.

Что-то в лице отца меняется. Его рот образует маленькую букву «О». Он делает шаг назад, словно пытаясь создать дистанцию между нами.

– Так, Чарли, – растягивая слова, произносит мэр, положив руку на плечо отца. – Она просто несет чушь. Она ничего не знает. Как насчет того, чтобы просто покончить с этим, хорошо? Просто закончим с этим, и мы все сможем пойти домой и оставить всю эту неприятную историю позади.

Папа колеблется, его взгляд мечется между мной и мэром. Это все подтверждение, которое мне нужно.

Я встаю и протягиваю перед собой канцелярский нож, защищаясь, мой гнев пылает жарче, чем солнце пустыни. Мои пальцы дрожат, но я изо всех сил стараюсь держать их ровно.

– Скажите мне, что вы сделали с моей матерью, – говорю я мэру. – Я знаю, что это были вы. Скажите мне, что вы сделали с ней. Она узнала, чем вы занимаетесь? Она пыталась остановить вас, а вы решили взять все под контроль?

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. – Мэр поднимает обе руки вверх и делает шаг ко мне, перекатывая зубочистку во рту. Его голос раздражающе спокоен. – А теперь положи это, пока не поранилась. Честное слово, нет необходимости во всех этих театральных представлениях.

Пульс грохочет в ушах. Теперь я произношу слова медленнее.

– Что вы сделали с моей матерью? – Я заставляю себя стоять ровнее, когда смотрю в парные зеркала, закрывающие его глаза.