Я не знаю, сколько мне лет, но, видимо, уже достаточно для того, чтобы осуждать. Мой отец только что сказал моей матери: «Ты агонизирующе красива». Это как? Как, вообще, возможно быть «агонизирующе» красивой? Моя мать, а это именно она, потому что я узнаю буйство её каштановых волос, кривится, и во мне поднимается волна одобрения.
Но всё это третий план. Второй и первый всегда заняты только одним персонажем. Нас, детей, много: лица и головы – белобрысые и каштановые – мелькают без остановки, мне даже сложно все сосчитать. Он – самый старший. Его волосы давно не стрижены, но вьются, поэтому едва достают ему до плеч. Он очень загорелый и худой, но даже худоба только острее выпячивает будущую мужественность его ещё пока мальчишеской фигуры. Да, он ещё мальчик, но то, как широко расставлены его плечи, как плавно грудь перетекает в талию и шустрые ноги, то, как проворны и всегда ловки его руки, заставляет оборачиваться ему вслед множество лиц.
Я строю собор из песка у воды, его отец терпеливо мне помогает и ласково называет меня «Песней». А я хочу только одного – чтобы его смуглый сын, которому единственному разрешено доплывать до больших жёлтых буёв на лодке, хоть и в спасательном жилете, поскорее вернулся, и помогал бы мне сам. Он возвращается гордым собой и тем, что является самым старшим, а значит наделённым особыми привилегиями. Но, получив маску для ныряния и трубку, в одно мгновение превращается в одержимого жаждой познания ребёнка и пропадает ещё на час вместе с остальной мальчишеской половиной нашей оравы.
Огорчение от обделенности его вниманием, от его постоянного недостатка, так велико и остро, что я ощущаю его практически кожей. Она вся печёт, и моя мать говорит, что я горю на солнце, и мне нужно вернуться в номер на время обеда.
Из окна комнаты, выходящего прямо на узенькую набережную, за которой сразу же простирается не такой и большой в этом микроскопическом прибрежном городке пляж, я и вижу то, что впервые вызовет во мне то жуткое, отвратительное, одновременно острое и тупое чувство, которому я не всегда могу найти определение. Девушка на пляже снимает верх купальника и обнажает свою небольшую, но красивую грудь, и
Потом звонит колокол старинной каменной церквушки, самая высокая башня которой виднеется практически отовсюду, куда ни забреди, и на этом мой сон заканчивается.
Я открываю глаза и понимаю, что это вовсе не сон. Это моё детство. Это мои воспоминания, и они нашли лазейку ко мне в том тонком пространстве, где сон и реальность деликатно соприкасаются, давая друг другу возможность перетекать из одного царства в другое.
Альфа и Альфия… Наверное, это должно было случиться. А Рыжая – сучка, которая любит играть в чувства других людей.
– Отстриги мне волосы, – прошу её и стараюсь, чтобы мой голос был максимально твёрдым, уверенным.
Рыжая долго смотрит на меня, то в глаза, то куда-то в район моей макушки.
– Чего вдруг? – наконец, спрашивает.
– Уже слишком длинные. Мешает.
Она бросает короткий взгляд в сторону хижины Альфы, потом снова на меня.
– Ну да. Конечно. Покороче?
– Чем короче, тем лучше.
– Угу. Без проблем. Присаживайся.
Я опускаюсь на камень перед её хижиной, застеленный плетёным ковриком.
Два дня спустя мои менструальные боли прекращаются. На этот раз в обморок не упала ни разу, хоть и пришлось разводить костёр самой. Мне кажется, у меня появилась какая-то новая сила, определения которой я ещё не нашла.
Все уже разбились на группки – это как-то устоялось. Одиночками без пары, остались только я, Умник и Дана. Вначале я даже не думаю переживать по этому поводу – заботы о поиске еды никто не отменял, но уже очень скоро одиночество начинает угнетать. Я знаю, что уныние допускать нельзя – это угроза выживанию – поэтому придумываю просто прилепиться к кому-нибудь. Выбираю группу из трёх девушек, собравшихся за ягодами, и спрашиваю:
– Можно мне с вами в лес? Одной как-то страшно.
– Да без проблем, – позволяют они.
И ни разу не обращаются ко мне за весь наш долгий день поиска ягод. Я пытаюсь вклиниться в их разговор, но они словно не замечают моих реплик, коротко и односложно отвечают на вопросы. И в один прекрасный момент я просто остаюсь сидеть там же, где уже собрала все ягоды, пока остальные уходят всё дальше и дальше. Так горько и одиноко как в этот момент мне ещё не было.
– Не рыдать, – говорю себе. – Не рыдать.
И ем ягоды. Почти все в себя заталкиваю – ничего не хочу относить в лагерь. Ни с кем не хочу делиться.
На обратном пути я иду к ручью, чтобы напиться.
Девушки у воды расчёсывают друг другу волосы, у кого есть расчёски – ими, а у кого нет – просто пальцами. Я подхожу так тихо, что меня не замечают. В последнее время начинаю напоминать себе чью-то тень.
– Говорят, среди нас есть пара, – произносит одна из них полушёпотом. – Двое связанных людей…
– Вроде возлюбленных?