– Угу. Девушка. Он говорит, что никогда не видит её лица. Да и, вообще, не может увидеть, какая она физически. Но он чувствует её. Как бы, он её видит не глазами, а… чувствами и ощущениями. Так он говорит. И ещё он уверен, что его девушка блондинка, потому что «брюнетки для него в принципе не привлекательны», представляешь?
Цыпа прыскает со смеху, немного даже запрокинув голову. Я кривлю рот в улыбке.
Мне он ничего не говорил о своих снах, не делился. А про интимные воспоминания наврал, конечно – хотел развлечься.
Цыпа продолжает тараторить, может, и важное что-то, но я её больше не слышу. Мне… нет, «неприятно» – это не то слово. Мне… меня будто исцарапали большой белой ракушкой изнутри, и теперь там всё кровоточит.
Кто ближе? Тот, кого обнимают перед сном, или тот, кому доверяют сокровенное? С кем делятся интимным? С кем не боятся откровенно поговорить? С кем в принципе разговаривают…
Да уж, интересная информация. Выбор-то у него, оказывается, был невелик. В лагере из десяти девушек только две блондинки.
Землянка и территория вокруг неё почти не переменились, не считая того, что теперь в самом центре стоящей перед ней поляны возвышается холм и на нём черепичная табличка с нацарапанной надписью: «Покойся с миром». Я узнаю в этом Леннона, и при мысли о нём из моего сердца вдруг выливается столько тепла, что становится аж жарко в груди, и я невольно улыбаюсь.
– Да, – замечает мою улыбку Цыпа, – они похоронили его. Это очень благое дело, хоть едва и не лишило жизни их самих.
И меня с Альфой, думаю я.
Место, где, по словам Цыпы, прячется картошка, выглядит просто заросшим бурьяном пустырём. Видно, скепсис на моём лице слишком красноречив, потому что Цыпа вдруг кидается то ли объясняться то ли оправдываться.
– Я вначале тоже и подумать бы не могла, но это место мне показалось безопасным, хоть тут и умер человек от болезни. Осталась ночевать, а утром луч солнечного света круглым пятном освятил место, как прицел, и я в траве узнала засохший побег картошки. Вернее, только заподозрила, а потом уже, когда начала копать, убедилась в том, что это картошка и есть! Нужно просто рыть!
С этими словами Цыпа принимается царапать пальцами землю.
– Лучше не пальцами… – вслух соображает она. – Погоди-ка, сейчас попробую отыскать свою лопатку…
Побродив по поляне, обшарив местные кусты, Цыпа находит то, что искала – обточенный со всех сторон волнами осколок дерева, по форме и впрямь идеально напоминающий лопатку.
– Вещь! – одобряю я.
И Цыпе вон тоже везёт: то картошка, то лопатка.
– Это я потом уже, по ходу пьесы, на берегу себе присмотрела, а до того рыла то пальцами, то веткой.
Цыпа некоторое время бродит по поляне, и наконец, призывает меня:
– Вот! Нашла! Погляди-ка!
Она опускается на корточки и бережно приподнимает ладонью полусгнивший серо-сизый толстый побег.
– Это картошка! – с благоговейным восторгом сообщает мне. – Я думаю, вся эта делянка была засажена ею, но за последние год-два… а может, и три, ну, с тех пор, как этот человек умер, всё тут зарастало и забивало её, но она тут продолжает сеяться сама и жить! Упорная! Прямо как я! – хихикает Цыпа и роет.
Я тоже начинаю рыть рядом, хоть и не вижу сизых побегов. Цыпа находит драгоценные клубни первой: они крупные, белые и с розовыми ноздрями, напитанные влагой до сочной твёрдости. Я рою практически с остервенением и тоже получаю награду: мои клубни хоть и поменьше Цыпиных, зато их много! Три, четыре, пять… господи, да это же целый обед для нас с Альфой!
Для нас с Альфой… Как долго ещё просуществует это «мы»?
Увлёкшись картошкой, я вдруг замечаю, что Цыпа давно бросила её копать, успела насобирать хвороста и разжечь огонь. Теперь же, ломает ветки потолще, наступив на них одной ногой, чтобы приготовить дрова для костра.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я её и поднимаюсь.
– Ух и наедимся же мы сегодня! Как никогда! – обещает Цыпа.
И мне до безумия нравится её идея – я бросаюсь помогать. Костёр получается большим – это, наверное, от жадности – а мы всё таскаем и таскаем сухие ветки, ломаем и ломаем их, чтобы жара углей уж точно хватило для нашей картошки.
Приготовив стопку, я направляюсь к костру, чтобы подкинуть их в огонь, как вдруг моя нога за что-то запинается, и я лечу прямо на костёр. В последний момент соображаю вытянуть вперёд руки с ветками и только это спасает моё лицо от ожогов. Руке, правда, успевает достаться, как и видавшей виды футболке. Я даже больше расстроена из-за неё, чем из-за руки – рука заживёт, а вот другую футболку достать негде, так и буду теперь ходить с коричневыми пятнами.
– Не переживай! Ты так быстро сориентировалась, что огонь даже не успел прихватить её. Если постирать, эти пятна наверняка отойдут или будут едва заметными. Как же так-то, а? – упрекает меня Цыпа.