А я и сама не могу понять, как. Вроде бы не было ничего у меня под ногами, а потом вдруг внезапно оказалось какое-то серьёзное препятствие – голень до сих пор ноет. В который раз уже взглянув на то место возле костра, где споткнулась, я никак не могу сообразить, что произошло. Если бы не ноющая голень, я бы уже давно решила, что запуталась в собственных ногах – так спешила поесть картошки. Может, одна из веток вывались из охапки и нечаянно чуть не покалечила меня?
Пока костёр прогорает, чтобы оставить после себя так нужные нам угли, мы с Цыпой времени даром не теряем – продолжаем копать, стараемся набрать картошки как можно больше и вернуться к маяку, пока не стемнело.
В полдень серые слои туч частично расползаются, образовав на небе ясные голубые проплешины сквозь которые стыдливо пробивается мягкий жёлтый совсем не жаркий свет. Поляна вокруг оживает и становится даже уютной, невзирая на полу-засохшие травы и частично скрючившиеся, частично облетевшие зелёными листья деревьев. Давно отплодоносившая яблоня совсем слегка подкрасила жёлтым свои нижние ветки, и в тусклых солнечных лучах кажется, что они светятся.
Дым от костра стоит столбом и лениво тянется над кронами деревьев, потому что день выдался почти безветренным. Всё во мне на мгновение сжимается внутри: что если люди – кто-нибудь из лагеря – сейчас на охоте и заметив дым, придут сюда? Цыпа скажет им, что всё в порядке, я никого не заколдовывала, а сами мы с ней теперь вроде как снова друзья. Ну, по крайней мере именно так и выглядело наше общение все последние несколько дней.
Я торопливее выковыриваю уже болящими пальцами картофелину из слежавшейся земли – мне неспокойно. Так неспокойно, что даже мурашки поползли по шее и плечам.
Внезапно надо мной возникает тень. Она совсем невелика и потому противоестественна – набегающая тень от туч накрыла бы всю поляну, а не только меня. Нечто первобытное, тянущееся генами к предкам, заставляет меня резко наклониться в бок, и в этот же самый момент прямо в мои раскопки приземляется большая тяжёлая черепичина. От испуга я вскрикиваю и подскакиваю на ноги.
– Чего ты?! – с раздражением восклицает Цыпа. – Я всего лишь пытаюсь помочь! Сколько ещё ты собиралась потратить времени на эту несчастную картофелину величиной с орех? А теперь, взгляни-ка…
От удара земля над моей ямкой вся раскололась, раскрошилась обломкам покрупнее и поменьше, но главное, отовсюду выглядывают картофелины – целых семь штук.
– Землю несколько лет никто не перекапывал, она слежалась в камень. Выковыривать картошку по одной тоже можно, если никуда не спешишь. А если хочешь прибыть вовремя и не злить Альфу, лучше поторопиться и включить сообразительность, – подмигивает мне она.
Горячая картошка обжигает мне язык и щёки так, что я даже не ощущаю вкуса, но всё равно остановиться не могу – откусываю по крошечному кусочку и пытаюсь жевать.
– Да потерпи ты хоть пять минут! – смеётся надо мной Цыпа. – Так я и думала, что видишь картошку во сне, а как же упиралась! Или ты так сильно Альфы боишься? И с каких это пор? Ты ведь всегда такая смелая была и самостоятельная, а теперь ни шагу без его разрешения? Живёшь по его указке?
– Если бы я так его слушалась, как ты говоришь, меня бы здесь не было.
Я снова вспоминаю о людях и том, чем мне грозит встреча с ними, и немного съёживаюсь.
– Да брось. Он не бог и не гений, просто сильный мужчина. Самый сильный… – задумчиво добавляет она, – но даже ему свойственны ошибки. Жить надо своим умом, а не чужим.
И с каких это пор она такой стала? Совершенно другой человек. Здесь, похоже, все ссыльные вовсе не те, кем пытались казаться. Только я одна, дура, всегда была собой и ничего не скрывала, говорила прямо, наломала дров, настроила всех против себя… кроме одного – Альфы. Он единственный всегда видел меня насквозь, предугадывал мои действия… ну, почти всегда, и когда нужно, оказывался рядом. И всё это по ошибке? Что-то внутри него сломалось и завело не туда. Что-то во всём этом эксперименте с самого начала пошло не так, запуталось…
Интересно, кто же та, кто носила прежде его кольцо?
У Цыпы необыкновенно светлая кожа – цвета топлёного молока, нисколько не потемневшая за все месяцы жизни под открытым небом, как у всех прочих и даже у меня. А ещё у неё аккуратные короткие пальцы с квадратными коротко остриженными ногтями и совсем немного пухлыми фалангами пальцев. На глаз они совсем немного, совсем чуть-чуть крупнее, чем у меня.
Я запрещаю себе думать о кольце. Что было бы, если бы я не нашла его вовсе? Всё шло бы своим чередом, и правда открылась бы, когда ей суждено открыться, но до того далёкого момента, если у него, вообще, существует шанс наступить, у меня было бы столько времени вмести с ним! Пусть и нелёгкого, но мы ведь стали бы ещё ближе! А он, узнав, что я – не та, кто принадлежит ему и кому принадлежит он, уже не принял бы эту правду так однозначно. Всё ведь в этом мире меняется, ничто не стоит на месте.