Встреча на деревенской улице

На другой день она рассказала девчонкам, каким я был смешным накануне, и девчонки, глядя на меня, фыркали, а я не знал, куда деваться от стыда и обиды. И ушел после первого же урока. В этот день я долго сидел перед зеркалом и с открытым и с закрытым ртом и видел в нем некрасивого, узколицего парня, с запавшими, близко поставленными глазами. Но особенно был нехорош с глуповато открытым ртом. И от этого жгучий стыд испепелял меня. И тут впервые я понял, что я некрасив и что никогда-никогда не полюбит меня Оля Веселкина. Сознавать это было горько. С этого дня у меня появилось чувство зависти и неприязни к красивым ребятам, этим смазливым молодчикам, которым по слепому случаю судьбы было дано то, чего несправедливо лишены многие. Особенно я возненавидел Вальку Саблинова. И не только за то, что он был самым красивым в классе — высок, строен, с лицом голливудского актера, но особенно за то, что торчал возле Оли Веселкиной больше остальных ребят. И это ей нравилось. Я видел, как они весело смеялись. Как она ожидала его после уроков, если он задерживался. И как они шли рядом и заходили в парк, садились на скамейку и все о чем-то говорили, говорили. Я погибал от ревности. Я не мог найти в себе никаких сил, чтобы спокойно наблюдать за ними, и убегал чуть не плача, представляя, как они целуются.

Я стал хуже учиться. И, понятно, думал только о ней и совсем перестал слушать, что там говорят учителя. «Что с тобой, Лукашин?» — в недоумении спрашивали они меня. И это тоже было понятно, потому что я стал двоечником, а был отличником.

Спасло меня то, что отец получил в новом районе квартиру, и мы переехали. И я перевелся в другую школу. Но и там не сразу кончились мои муки — не забыть мне было Олю Веселкину. Помогала отвыкать от нее учеба. Шла последняя четверть, и надо было кончать школу.

Со временем все обошлось, только при воспоминании об Оле в сердце сквозил какой-то щемящий холодок.

С тех пор прошло больше десяти лет. И однажды, это было совсем недавно, она пришла ко мне. Жил я в то время с матерью. Отца уже не было. Умер.

Я ее сразу узнал, хотя изменилась она страшно. Ничего уже от той Оли Веселкиной не было. Передо мной стояла поблекшая женщина.

— Вы, наверное, не помните меня? — сказала и попыталась улыбнуться.

— Почему же не помню, помню. Ольга Веселкина. Только по отчеству не знаю.

— Господи, неужели помните? Мы с вами ведь так мало были вместе. Вы куда-то исчезли...

— Да, я переехал с родителями вот в этот район...

Я глядел на нее, и нет, не те чувства, которые когда-то волновали меня, возродились в моем сердце, а другие — глубокое чувство жалости, сострадание, боль за нее овладели мною. «Боже мой, неужели это Оля Веселкина!» — кричало все во мне.

— Да-да, вы как-то незаметно исчезли. Я бы вас не узнала на улице. Вы стали такой солидный, вернее серьезный, впрочем извините, я волнуюсь, сама не знаю, что говорю... Я бы не посмела к вам прийти, да Валя Поклонникова говорит: «Иди да иди!»

— Валя Поклонникова?

— Да. Она вместе с нами училась. Она мне и дала ваш адрес, вернее, она знает, что вы народный заседатель в нарсуде Зареченского района. Ну, а там и ваш адрес узнали... Только уж вы не сердитесь на нее. Мы же старые школьные подруги.

— Да-да, я помню ее...

— Вот и хорошо. Она мне сказала: иди, иди к Лукашину, он может помочь. Вот и пришла к вам. Я вас очень прошу, помогите мне, — и заплакала. Да не тихо, а навзрыд, как плачут дети или глубоко страдающие взрослые.

— Ну что вы, что вы, успокойтесь. — Я взял ее за руку. Нет, никогда я не предполагал, чтобы была такая у нас встреча. И чувствовал, как сердце наполняется теплом и сочувствием к этой женщине, и, еще не зная, в чем ее беда, готов был помочь, если это будет только в моих силах.

Постепенно она успокоилась, вытерла слезы, извинилась, что вот так не сдержалась.

— Я, конечно, понимаю, мы с вами почти чужие люди. Кто я вам? И только потому, что хоть немного знакомы, и пришла... Через две недели будут судить моего мужа.

— Валентина Саблинова? — невольно вырвалось у меня. Я и не подозревал, что все эти годы ни Оля, ни он не уходили из моей памяти. Жили, притаившись в каком-то укромном ее местечке.

Ольга Веселкина удивленно взглянула на меня.

— Почему Саблинова?

— А разве не он ваш муж?

— Нет. И никогда не был.

— Но ведь вы с ним дружили...

— Да, но он ушел в армию, и на этом все кончилось. Да ничего и не было у нас. Просто так. А замуж я вышла за другого. Олег Дементьев. У меня трое детей.

— Вот как...

— Да.

Почему-то такого я не ожидал. И теперь уже совсем по-иному глядел на нее, и испытывал то горькое чувство утраты, когда что-то дорогое было рядом с тобой и вдруг по твоей вине прошло мимо. Хотя никаких, конечно, поводов к такому выводу не было. И без Валентина Саблинова я мог для нее быть безразличен, как оно и было на самом деле...

— Он обвиняется в хищении по статье восемьдесят девятой, — сказала она.

«До трех лет», — подумал я.