Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

Галя, как я уже упоминал, собирала друзей Бориса каждый год: 8 июня (в день смерти) и 6 июля (в день его рождения). Встречались у могилы Балтера на кладбище в Старой Рузе, на горке под соснами. Потом пешком через лес шли в Вертошино. Это примерно два километра. Друзья, которым такой переход был тяжел, ожидали в доме. Застолья проходили шумно, было много воспоминаний, нередко смешных. Участниками таких поминок в разное время были Бенедикт и Слава Сарновы, Инна Лиснянская и Семен Липкин, Юрий Хазанов, Борис Биргер, Владимир Войнович, Ира Карякина и Галя Башкирова (она тогда много печаталась), бывал и Юра Карякин. Каждый год приезжали из Рузы местные учителя Николай Александрович и Клара Наумовна Антоничевы. Николай Александрович вел в рузской школе уроки труда, он был мастером на все руки: построил два сарая, сделал ворота для въезда на участок, увлекался деревянной скульптурой – множество его поделок до сих пор украшает дом. Необычной была и его биография: плен, фашистский концлагерь, а после окончания войны спешное бегство вместе с Кларой Наумовной на восток страны, чтобы спрятаться от «всевидящего ока» НКВД. Кроме того, Антоничев писал стихи и прозу, что и послужило причиной его знакомства с Борисом Балтером.

В обычные дни дом жил установленным еще при Балтере распорядком: велись работы в саду и в огороде, на клумбах цвели те же цветы. Галя регулярно ходила на кладбище. Весной она приносила к могиле Бориса собранные по дороге незабудки, когда появлялись цветы в саду, ходила с нарциссами, потом с тюльпанами, отцветали нарциссы и тюльпаны – появлялись пионы, а в конце лета – белые и фиолетовые флоксы со стойким запахом.

Об одном таком походе с Галей на кладбище в Старую Рузу у меня осталось стихотворение:

Дождь буйствовал целые сутки,
И снова просторы чисты.
В намокшей траве – незабудки,
Небесной окраски цветы.
В чащобе болотистой топко,
Водой наполняется след.
Лесная заросшая тропка,
Сквозь зелень сочащийся свет.
Приветствуем старую елку,
Замедлив размашистый шаг.
Тропинка выводит к проселку
И снова ныряет в овраг.
На кладбище воздух так чуток,
Вздыхают фанера и жесть…
Букет голубых незабудок —
Ушедшему добрая весть.

2010 год

Два дня с Надеждой Яковлевной

Услышав непрекращающийся шум в сенях, потом на кухне, потом в комнате (дело происходило на даче Бориса Балтера через четыре года после его смерти), Надежда Яковлевна вышла из внутренней комнаты, служившей Борису кабинетом, и оказалась прямо передо мной. Первое, что я увидел, что навсегда врезалось в память, были ее глаза – выразительные, ясные, живые.

– Вы брат Бориса? – спросила она, подавая руку.

На ней был светлый, в фиолетовую клеточку, халатик, волосы, испестренные сединой, забраны в пучок.

Усевшись в кресло, она продолжала рассматривать меня.

– Вы чем-то похожи на Бориса, – продолжила она, – я встречалась с ним в Тарусе в пору выхода «Тарусских страниц» и еще потом…

День был солнечный, но холодный. На кухне, дверь в которую оставалась открытой, велись приготовления к праздничному обеду. Женщины иронизировали над бездействующими мужчинами, находящимися в комнате. Мужчины отвечали короткими репликами. Разговор о современной поэзии завязался после того, как кто-то упомянул некую поэтессу в красном пальто, отдыхающую в Малеевке. Распространился слух, что якобы эта поэтесса сочиняет что-то о Брежневе. Имени ее никто не знал. Назывались фамилии поэтов, которые могли бы взяться за столь благодарную тему, в частности С. В. Смирнова. Н. Я. сказала, что совсем не знает «этих» и не желает знать. А потом добавила, что вообще не знает сейчас ни одного настоящего поэта. Кто-то назвал Давида Самойлова, но она только махнула рукой: Леонид Мартынов – «занудливый», симпатичен как человек Булат Окуджава («но не его песенки!»), робко прозвучавшее имя Наума Коржавина также было отвергнуто. При этом Н.Я. почему-то вспомнила Георгия Шенгели, который якобы писал по триста строк в день. Я сказал, что знаю его только как переводчика, например Верхарна, на что Н. Я. отозвалась очень резко, сказав, что Шенгели обычно брался переводить такие тексты, с которыми и хороший бы поэт не смог справиться. Разговор о поэзии Н. Я. завершила тем, что сейчас поэты – лишь рассказчики.

Потом она пожаловалась на свою лень, из-за которой никак не может выйти посидеть на воздухе. Немедленно была открыта дверь на террасу, ей вынесли кресло, затем плед, Н. Я. облачили в легкое пальтецо и выделили сопровождающего.