Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

Примерно в эти годы я начал перечитывать Пушкина. Поводом послужило очередное издание полного собрания его сочинений в десяти томах под редакцией Б.В. Томашевского (оно переиздавалось несколько раз). Получая новый том, я добросовестно просматривал его и перечитывал то, чего не читал в школьные годы, или то, что плохо помнил. Так мое внимание привлекла повесть «Пиковая дама», я ощутил в ней постоянно подчеркиваемую автором таинственность, какую-то мрачновато-торжественную таинственность, добавлю я. В это же время в поле моего зрения каким-то образом попал ленинградский журнал «Звезда» со статьей Натана Эйдельмана, посвященной загадочному эпиграфу к повести. Это, если использовать язык автомобилиста, оказалось искрой, произошло зажигание – только вместо двигателя внутреннего сгорания заработало мое воображение.

Я бросился расшифровывать таинственные намеки и недоговоренности Пушкина. Получилось что-то вроде литературоведческой статьи какого-то колоссального объема, в которую я постарался втиснуть все мои догадки и предположения относительно повести, привлекая попутно и другие пушкинские произведения, как-либо соприкасающиеся с «Пиковой дамой».

Настала пора показать кому-нибудь мой литературоведческий опус. Я дал прочесть его Борису Биргеру, но тот, полистав, отмахнулся, сославшись на свою некомпетентность в данном вопросе, и посоветовал обратиться к Непомнящему. Так началось мое личное общение с ним.

Валентин отнесся к написанному вроде бы вполне благожелательно, отметил даже несколько наблюдений, действительно любопытных для него, но заключил, что до публикации еще очень далеко: нужно чистить текст, убирать лишнее, а главное, четче сформулировать основную идею статьи.

Разговор наш происходил в редакции журнала «Вопросы литературы», где Валентин занимал довольно просторный кабинет. Подниматься к нему нужно было по лестнице, его кабинет находился на самом верху, как бы на втором ярусе девятого этажа, занимаемого редакцией. Стены кабинета были увешаны рукописными листочками, портретами Пушкина и его современников, вдоль одной из стен была приколота кнопками хронологическая таблица, охватывающая все пушкинское творчество. Редакция, как и сегодня, располагалась в известном старым москвичам доме Нирнзее в Гнездниковском переулке. Из окна Валиного кабинета открывался фантастический вид на самый центр Москвы – поверх крыш соседних зданий виден был Кремль.

С Непомнящими, еще до того, как стала моей женой, дружила Ира, часто бывала у них. Даже ездила с ними в кратковременные поездки. Рассказывала со смехом, как была с ними в Ленинграде. Чета Непомнящих поднималась после полудня, долго собиралась и, в конце концов, покидала пристанище в шесть-семь вечера.

После нашей женитьбы Валентин и Татьяна несколько раз бывали у нас, в квартире на Комсомольском проспекте. На стене в большой комнате на самом видном месте висел их двойной портрет, подаренный Ире Биргером. Увидев его, придя к нам в гости первый раз, они вроде бы шутливо, но, как оказалось впоследствии, всерьез заявили на него свои права: будто бы Биргер обещал подарить портрет им. В следующий раз они пришли с большим холщовым мешком, в который быстренько снятый ими со стены портрет и был запихнут. Мы были несколько растеряны из-за их напора и не оказали захватчикам должного сопротивления.

В 1984 году мы были на праздновании пятидесятилетия Непомнящего. Торжество происходило на квартире у кого-то из их артистических подруг в каком-то приарбатском переулке. Перед началом застолья Валентин прочел молитву, что показалось нам несколько нарочитым, потому что за столом наверняка находились и неверующие. Было много народа, в основном актрисы московских театров, много поздравлений. Я зачитал свое, стихотворное, на двух страницах, написанное онегинской строфой.

В конце того же года (или в начале следующего), ненадолго заехав к Непомнящим с каким-то поручением от Иры (она недавно родила нашего сына Мишу), я застал у них отца Валентина из Суздаля, весьма колоритную фигуру. Кажется, как раз в это время из-за конфликта с местными иерархами отец Валентин перешел со своим приходом в зарубежную церковь. Ира рассказывала мне, что когда-то была у него в гостях с большой московской компанией, в том числе с Биргером и Непомнящими. Отец Валентин сам не пил, но гостей настойчиво потчевал водкой (стол, конечно, ломился от закусок). А если кто-то пытался пропустить тост, внушительно замечал отстающему от компании: «Кто меня не любит, тот не пьет!» А наливал он не помалу!

Непомнящий, как уже упомянуто, входил в те годы в тот же круг, что и Борис Балтер. Он позировал Борису Биргеру для групповых портретов вместе с Бенедиктом Сарновым, Фазилем Искандером, Олегом Чухонцевым, Владимиром Войновичем, Юлием Даниэлем, Эдисоном Денисовым.