Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

Несколько раз я встречал Семена Израилевича и Инну в Книжной лавке писателей на Кузнецком мосту. Хорошие книги были тогда в большом дефиците, и писатели, чтобы не пропустить новинку, иногда собирались на втором этаже книжной лавки в большом количестве. Зрительно Липкин и Лиснянская до сих пор видятся мне будто спаянными друг с другом, будто идущими рука об руку. Так оно и было на самом деле.

Во время скандала с «Метрополем» в 1980 году они вслед за Василием Аксеновым, негласным лидером авторского коллектива альманаха, вышли из СП, продемонстрировав таким образом неприятие репрессий, которым подверглись со стороны литературного начальства два самых молодых автора альманаха.

Василий Аксенов, который был тогда еще полон жизненных сил, уверенности в себе и надежд, связанных с написанными, но неопубликованными по причине несовместимости с советской идеологией романами «Ожог» и «Остров Крым», и у которого были уже свои неразрешимые счеты с советской властью, эмигрировал в США, а Липкин и Лиснянская остались на родине, неся все тяготы положения изгоев.

Но Аксенов не забыл их – у же в 1981 году в легендарном ныне издательстве «Ардис» вышел большой том стихотворений Семена Липкина «Воля», подготовленный к печати Иосифом Бродским. Позднее Бродский скажет об этом в одном из интервью, что ему «в некотором роде повезло» составить «тамиздатское» липкинское избранное. И добавит там же: Липкин пишет «не на злобу дня, но – на ужас дня».

У меня хранится эта книга с дарственной надписью моей покойной теще: «Чудной Галочке – любящий ее С. Липкин. 12.VIII.1983».

В письме от 8 ноября 1981 (?) года Липкин писал Аксенову: «…Вася, я Вам очень благодарен за все, что с Вашей помощью со мной произошло и происходит…»

Потом в «Ардисе» была издана книга его стихов и поэм «Кочевой огонь», а также книга стихов Инны Лиснянской «На опушке сна» (1984).

Вместе с Ирой, ставшей к этому времени моей женой, мы в середине восьмидесятых посещали Липкиных на улице Усиевича, где у них была квартира в том доме, где располагался Всесоюзный литфонд.

В это время Липкин дал нам прочесть на два-три дня заграничное, то есть еще подпольное издание «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана, своего ближайшего и уже покойного к тому времени друга.

Семен Израилевич с Инной продолжали бывать в доме Балтера. Теперь за ними велось наблюдение спецслужб, во всяком случае, они так считали. В Малеевку им хода не было: вышедшим из СП путевку никто не дал бы, да и им самим не очень-то хотелось общения со своими бывшими коллегами.

Друзья-доброхоты устраивали их несколько лет подряд в обычный советский санаторий, находящийся километрах в пяти от Малеевки, на высоком берегу реки Рузы. Отдыхающие там граждане Липкина, по его и Инниному, в целях конспирации, умыслу, величали Семенычем, приглашали сыграть в домино или в шашки. И никто из них и понятия не имел, что за Семеныч обитает здесь вместе с ними.

Мне приходилось несколько раз доставлять поэтическую чету туда или оттуда на своем желтеньком «Запорожце», купленном на гонорар за вышедшую в 1987 году первую книжечку стихов. Тогда еще на гонорары рядовому письменнику можно было что-то купить! Так я привозил их на дни памяти Бориса, а обратно, после застолья, они отправлялись на такси.

Сейчас уже не вспомнить дату, но однажды Семен Израилевич с Инной встречали вместе с нами Новый год в Вертошино, где всегда отмечался этот праздник. С какого-то времени повелось, что я обязательно должен был спеть на новогоднем застолье «Утро туманное, утро седое…»: то ли действительно нравилось, как я пел этот мой любимый романс, то ли в этом была какая-то не разгаданная мною игра, то ли просто, независимо от моего пения, эта грустная мелодия брала за душу. Но в этот раз, только я закончил пение, Семен Израилевич попросил Инну тоже спеть ее любимое. И Инна запела: «Миленький ты мой, возьми меня с собой, / Там, в краю далеком, буду тебе женой…» Такими печальными интонациями запомнилась мне та новогодняя ночь.

Инна, под стать Липкину, была очень доброжелательна, скромна в манерах, но не чужда эффектных поступков, свойственных родившимся на Кавказе. Однажды, случайно оказавшись у нас в день рождения Иры и узнав об этом во время застолья, царственным жестом сняла с себя красивое колье кавказской чеканки, которое всегда носила, и протянула в качестве подарка. Ира наотрез отказалась взять столь дорогую для дарительницы вещь, но Инна была непреклонна и в конце концов настояла на своем.

В середине восьмидесятых (компетентные органы никогда не простаивали без дела!) Липкина как-то, то ли явившись к нему, то ли вызвав к себе на беседу, очень грозно предупредили, что соседи и другие знающие его люди возмущены его политическими воззрениями, сотрудничеством с западными издательствами и т. п. Вывод был предельно ясен: «они» не смогут в дальнейшем оградить его от возмущения патриотически настроенных советских граждан. Но Липкин – ему уже было далеко за семьдесят – не стушевался: