Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

В Италии я был первый раз и, конечно, привез домой массу впечатлений и фотографий. Ира чувствовала себя хорошо. Результаты очередного обследования были вполне обнадеживающими. Лечащий врач собиралась пригласить ее на какую-то медицинскую конференцию по проблемам онкологии. Там она собиралась представить ее как пациентку, у которой в результате лечения полностью преодолены метастазы в печень. Единственное, что несколько беспокоило Иру, – это глаза. У нее стало расслаиваться изображение при работе на компьютере. А ей как раз нужно было сдавать в издательство очередную работу. Я отправился в институт Гельмгольца, расположенный поблизости, на Земляном Валу, и записал Иру на прием к специалисту.

* * *

Но идти нам туда не потребовалось: оказалось, что дело не в глазах. А выяснилось это благодаря тому, что Ира настояла на том, чтобы в онкоцентре ей сделали томографию мозга. Настояла – потому что врачи не видели в этом смысла, авторитетно утверждая, что в ее случае метастазы в мозг невозможны. Но результаты томографии показали, что возможны! Это был удар совершенно неожиданный, во всяком случае для меня.

Снова началось усиленное лечение: химиотерапия. Делать облучение головы врачи не решились. Я почему-то был уверен, что и в этот раз, как в случае с метастазами в печень, лечение даст результат.

* * *

Работой, которую Ире нужно было сдавать в издательство «Иностранка», был перевод небольшого романа Кристиана Остера «Свидания».

Она должна была внести правку на компьютере. Работала она всегда по такому плану: первоначальный перевод сразу на компьютере, потом распечатка его и правка ручкой, потом внесение правки в компьютерный текст. Вот эту последнюю правку и нужно было внести, но она не могла этого сделать из-за того, что текст двоился у нее в глазах. В первый раз в жизни я должен был принять участие в ее работе. Она никогда прежде не доверяла мне этого и, больше того, даже не давала прочесть весь перевод до публикации. Видимо, таким образом она самоутверждалась в своей независимости от кого-либо и в полной самостоятельности.

Дорожа ее доверием, я взялся за работу. Объем правки был такой, что изменения коснулись буквально каждой фразы. В подавляющем большинстве случаев это были сокращения текста. Удалялось все необязательное. Но поди заметь в своем собственном тексте необязательные слова, междометия, союзы! Для меня в процессе внесения в текст ее изменений было очень поучительно видеть, как безошибочно определяла она слабое, провисшее место, как постепенно, подобно гитарной струне после настройки, фразы становились более звучными. Когда я закончил, Ира распечатала текст вновь и вновь стала его править ручкой. Сначала я был в недоумении: «Ты же все выправила», – удивлялся я. Но она продолжала правку. Новой правки было уже значительно меньше, но оказалось, что сокращения вновь произведены безукоризненно точно.

* * *

В это же время была принята ее заявка на перевод грандиозного романа Жоржа Перека. Объем его должен был превышать тысячу страниц. Сама заявка заслуживает того, чтобы привести ее полностью:

«Жорж Перек (1936–1982), возможно, самый крупный или, по крайней мере, самый своеобразный французский писатель второй половины ХХ века, мало известен в России, где читатель успел позабыть о шумном успехе напечатанного в 1967 году романа «Вещи» и почти не обратил внимания на опубликованные в последние годы еще два-три произведения.

Одна из причин недооценки Перека кроется в том, что у нас до сих пор не переведена главная книга писателя – его кредо и литературное завещание: „Жизнь, способ употребления“ (1978). Эта книга – гигантская фреска и всеобъемлющая энциклопедия ХХ века. В ней собраны воедино все перековские мотивы, замыслы, представления о художественном творчестве и отчасти реализовано его честолюбивое желание охватить в своей работе всю словесность вообще, „писать все то, что только может писать человек сегодня: книги толстые и тонкие, романы и стихи, драмы, оперные либретто, произведения детективные и приключенческие, научную фантастику, романы с продолжением, сказки для детей…“

Сюжет книги навеян живописью гиперреализма. Автор описывает картину, которую якобы создает один из его персонажей, художник Вален, изображающий на огромном холсте вертикальный разрез многоэтажного парижского дома и досконально вырисовывающий каждую квартиру, каждую комнату, мебель и детали интерьера, а также жильцов, застывших за какими-то своими занятиями. Любой предмет обстановки, любая безделушка и тем более любой обитатель дома отсылает нас к своей истории – трагической, романтической, детективной, приключенческой; перемешанные, эти истории сплетаются в один гигантский паззл, который и есть жизнь. Всеохватность через фрагментарность – принципиальное свойство поэтики Перека. Не менее ярко проступает в книге и другая характерная особенность перековского мироощущения – его маниакальная страсть к собирательству, систематизации, классификации вещей, историй, воспоминаний и пр.