Встречи и знакомства

Наташа жила на полном иждивении отца, все решительно присылалось из Спасского, и, в сущности, она пользовалась только гостеприимством тетки, для которой присутствие племянницы было не только не обременительным, а до некоторой степени выгодным. Муж Наташи, бывший в то время цензором, жил вместе с нами в Бабайках и только по пятницам ездил в Москву для присутствия в цензурном комитете. Это был человек очень серьезный, и ему та вечная суета и шум, которым наполняли дом непрерывные гости, надоедали до невыразимой степени. Он много роптал на это, но ропот его не приводил ни к чему, и у нас продолжал царить какой-то хаотический шум и какое-то непрерывное движение. То верхом кто-нибудь ехал, то кавалькада собиралась, то в луга ехали на сенокос, то пели, то играли, то танцевали… и серьезный и строгий Дмитрий Семенович – так звали нашего неумолимо строгого цензора – не называл наш дом иначе как Бедламом.

Довершала наш Бедлам старушка Александра Павловна, отличавшаяся большой оригинальностью. Одна ее борьба с ее лакеем Сергеем чего стоила!.. Сергей этот, выросший у нее в доме и успевший состариться и поседеть, не выходя из ее подданства и ее строгих приказаний, ни в грош не ставил этих приказаний, и его постоянное ослушание было источником вечной войны между ними и вечной потехи для нас, молодежи, всегда довольной случаю над чем-нибудь потешиться и посмеяться.

На волю людей своих Александра Павловна не отпускала никогда, и даже на выкуп их неохотно соглашалась, и Сергей, безропотно состоя в числе крепостных ее людей, неуклонно творил свою волю, ни во что не ставя волю и приказания «барышни», как звала дворня Александру Павловну, несмотря на ее преклонный возраст.

Сергей был страстный охотник, и на этой ночве происходили уморительные конфликты, составлявшие наше благополучие.

Александра Павловна не позволяла никому отлучаться без ее разрешения, и все этому подчинялись, за исключением Сергея.

Накроют на стол, двинемся мы все в залу, заменявшую столовую, весь определенный штат прислуги стоит на страже за стульями господ, одного только Сергея, долженствовавшего стоять за стулом старой «барышни», на месте нет.

– Где Шергей? – строго обращается «барышня» к остальным лакеям.

(Зубов у нее не было совсем, и букву «с» она очень ясно и отчетливо заменяла буквою «ш».)

– Ушел!.. – получается в ответ всегда вздрагивающим от смеха голосом.

Александра Павловна строго сдвигает брови и слегка краснеет от гнева.

– Как он шмел?..

Все молчат.

– Пошлать его ко мне, когда вернется! – раздается грозный приказ.

До ужина Сергей не появляется, а за вечерним столом, как ни в чем не бывало, красуется на своем обычном месте.

– Где ты был?.. – гремит разгневанный голос старой «барышни».

– Виноват, ваше превосходительство… На охоту отлучался…

– Кто тебе позволил?..

– Виноват-с!..

– Чтобы этого никогда больше не было… Шлышишь ты?.. Никогда!.. В шолдаты без зачета отдам!.. В рекруты!.. Шлышишь?!

А у седого, как лунь, Сергея уж и внук-то чуть ли от солдатчины годами не ушел.

Но он покорно молчит и даже кажется смущенным. «Барышне» только этого и нужно… Она ужасно любит, чтоб ее «боялись»…

Проходит день или два… Опять за стулом «барышни» нет седого пажа… Опять раздаются грозные вопросы: «Где Шергей?.. Как он шмел?..» и так далее без конца…

Нас эти сцены забавляли невыразимо, и сердился за них только наш строгий цензор, находивший, что Бедлам наш и без «барышни» с Сергеем достаточно ярок и полон!..

Когда мне пять лет спустя пришлось вновь заглянуть в гостеприимные Бабайки, Сергея там уже не было. Он до конца остался верен себе, простудился осенью на охоте и сложил свои усталые кости в мирном уголке Спасского кладбища…

Живо встает в моей памяти другая оригинальная фигура, встреченная мною в доме старика Фонвизина. Это был старый дворянин, местный помещик, некогда очень богатый, но проигравший все состояние свое в карты и затем почти совершенно спившийся. Пагубная страсть оторвала его и от семьи, и от родного крова, и он остался один, бобылем доживать свой горький век, временно пригащивая то у того, то у другого из богатых помещиков.

Он опустился совершенно, а когда умерли его жена и его единственный сын и он сознательно остался один в мире, то его охватила такая безумная тоска обо всем прошлом и утраченном, что он сошел с ума.

Помешательство его было тихое, безобидное… Он переезжал от помещика к помещику, от соседа к соседу, и старик Фонвизин, как местный предводитель дворянства, принимал в нем исключительное участие и покровительствовал ему как мог.

Он охотно принимал его, и старик Поздняков – фамилия несчастного помешанного – подолгу гостил в Спасском под особым покровительством Сергея Павловича и при самом широком его гостеприимстве.

В доме предводителя старика Позднякова тщательно оберегали от всевозможных неприятных столкновений, но не всюду было так!.. Встречались люди настолько неделикатные, что бедняка поддразнивали, обижали и оскорбительно касались его прошлого…