Встречи и знакомства

Получив страшное известие, старик Мерчанский упал без памяти, и с ним едва не сделался удар, причем Петр Петрович, уведомленный о результате своей проделки, старался уверить всех, что он сам сделался жертвой чьей-то лжи. Носились слухи, что дело хотели довести до суда, но, к счастью, все удалось уладить миролюбиво, причем молодой Алмазов взял на себя роль примирителя.

Помимо этого крупного недостатка, повторяю, старик Алмазов был милейший человек, и все охотно прощали ему его литературные грабежи и набеги то на Пушкина, то на Лермонтова во имя той широкой готовности, с какою он всегда шел навстречу всякому чужому горю.

К концу летнего сезона наше веселое общество было омрачено неожиданным и горьким расчетом с жизнью молодого инженера Гарфа, застрелившегося во время одного из наших деревенских балов.

Я лично знала Гарфа мало. Он был мне представлен в доме Шишковых, я несколько раз протанцевала с ним и, мало зная его, конечно, не могла заметить ничего особенного ни в нем, ни в расположении его духа.

Он был молод, довольно красив, недурно танцевал и, пожалуй, недурно бы пел, ежели бы среди нас не было такой исключительно очаровательной певицы, как Наташа Ржевская. Безукоризненная музыкантша, она не только прекрасно исполняла романсы, но и сама прекрасно их сочиняла, и до сих пор в салонном репертуаре есть масса написанных ею романсов.

Но возвращаюсь к несчастному Гарфу.

После его горькой насильственной смерти немало говорили о романе, якобы происходившем на глазах у всех, но я ничего не видала и не замечала и не считаю себя вправе бросать тень на кого бы то ни было на основании одних только пустых толков.

С того бала, который закончился таким трагическим эпизодом, мы уехали раньше ужина, боясь надвигавшейся грозы, и я явственно и отчетливо помню, что Гарф был в числе лиц, вышедших провожать нас в переднюю и усаживавших нас в экипаж. Он был совершенно спокоен и даже, ежели я не ошибаюсь, обещал участвовать в устраивавшейся у нас карусели, в которой должна была фигурировать и та особа, на которую впоследствии пало обвинение в гибели несчастного Гарфа. Мы простились со всеми обычным, равнодушным образом и были донельзя поражены и испуганы, когда на следующий день рано утром получили известие о горьком конце молодого инженера.

Он, как оказалось впоследствии, был очень весел и оживлен за ужином, чокался с друзьями и товарищами и весело и оживленно ринулся в танцы при первых звуках музыки. Он сделал несколько туров вальса (вальсировал он, кстати сказать, мастерски), и когда раздались звуки модной в то время польки-мазурки, он незаметно ушел из залы, и, минуту спустя, со звуками веселого танца слился звук пистолетного выстрела, раздавшегося где-то поблизости.

Все вздрогнули… встрепенулись… бегом бросились вон из дома и прямо под окном танцевальной залы, около густого куста сирени увидели несчастного Гарфа в луже крови… Он еще дышал…

Все тесной, перепуганной толпой окружили его… Бывший в числе приглашенных молодой доктор торопливо расстегнул, почти разорвал на нем мундир… но все было напрасно!.. Ничьей помощи он уже не требовал!..

Он только порывисто вздохнул, развел руками, как будто желая оттолкнуть от себя что-то… и, опустив голову на грудь, испустил дух!.. Глаза его, по рассказам лиц, бывших подле него в эту страшную минуту, были широко раскрыты и зорко устремлены в одну точку, как будто они увидали перед собой что-то совершенно для него неожиданное… как будто он понял что-то, чего прежде не знал и не понимал!..

Хоронить повезли несчастного в Москву, причем разрешение на перевезение его праха добиться было нелегко! На панихидах в имении, куда его увезли в ту же ночь, перебывал буквально весь уезд, и нам с Наташей тоже нельзя было уклониться от этого тяжелого посещения.

Как теперь смотрю я на него…

Он нисколько не изменился, только как будто потемнел и крепко-крепко о чем-то задумался… Предполагаемая героиня его романа поспешила уехать не только из пределов Клинского уезда, но и из пределов России, и, пробыв в Москве ровно столько времени, сколько нужно было для получения заграничного паспорта, она надолго уехала из пределов родной земли…

Что сталось с ней потом, я не знаю, но не могу не заметить, кстати, что аккорды той мелодичной и за душу хватающей польки-мазурки, под звуки которой застрелился несчастный Гарф, имели какое-то фаталистическое значение. Под те же звуки несколько лет спустя покончил с молодой жизнью некто Климов, тоже под гнетом романического разочарования.

С тех пор этой польки-мазурки на балах уже больше никогда не играли, и существовала даже версия о том, будто бы музыка эта была «запрещена» для исполнения на балах.

Этому, конечно, поверить трудно, но легко быть может, что сами дирижеры бальных оркестров избегали этих роковых звуков… веря в их роковое значение!