Встречи и знакомства

Возвращаюсь к Жюдик. Ее карьера в России была ознаменована и большим успехом, и совершенно заслуженной любовью публики. Каждое появление артистки на сцене вызывало бурю восторгов, и подношения, одно другого богаче и ценнее, рекой лились на ее красивую, характерную головку.

Одно время говорили даже, что один из наших аристократов, человек очень богатый и принадлежавший к родовитому русскому дворянству, собирался жениться на ней, но что она сама отклонила это предложение.

Господина этого я знала хорошо… Он энергично отвергал версию о своем сватовстве, но мне кажется, что он был в этом случае не особенно искренен, да и в большую вину ему не могло быть поставлено такое увлечение. В лице Жюдик было чем увлечься… Особенно эффектна была она в костюме madame l’Archiduc, в котором любила сниматься. В общем у нее был свой особый, довольно своеобразный репертуар, из которого поневоле приходилось исключать роли с большим пением, так как голос Жюдик, при всей металлической звонкости и чистоте, был не особенно велик, и ей удавались скорее «тонкие», нежели большие партии.

Одним из главных достоинств знаменитой артистки было ее находчивость и остроумие, и ее меткие, хотя и не всегда великодушные словечки передавались из уст в уста. Так, например, в труппу Федотова и Писарева приглашена была артистка на роли травести, очень хорошенькая собой, очень бойкая и эффектная, но до крайности смелая и имевшая успех только как женщина, но не как певица. Поклонников у нее было много, приглашения на ужины и пикники она принимала довольно неразборчиво, а между тем требовала себе в труппе места, равного тому, какое занимали премьерши труппы.

Заметив, что Жюдик относится к ней с нескрываемым пренебрежением, эта артистка, по рождению своему принадлежавшая к клике «иерусалимских дворян»[409] и смелая и заносчивая, как все сколько-нибудь оперившиеся жиды, однажды за кулисами обратилась к премьерше с замечанием, что она ее давно знает и помнит и что они обе одновременно служили на парижской сцене.

Бывшие при этом артисты с любопытством ждали, что ответит находчивая Жюдик на такую наглую жидовскую выходку, и чуть не зааплодировали, когда знаменитая премьерша, свысока взглянув на свою смелую собеседницу, явственно и громко проговорила: «Oui, mademoiselle, mais… je faisais la scène, pendant que vous faisiez le trottoir!»[410]

Легко можно себе представить положение смелой еврейки при такой откровенной отповеди…

Она покраснела, затем побледнела и в тот же вечер заявила Федотову, что при подобных условиях она в его труппе служить не может. Он пожелал узнать, о каких «условиях» идет речь, и, выслушав подробный рассказ о столкновении за кулисами, объявил ей, что она вольна служить или не служить, но что он не вправе запретить никому в труппе говорить правду.

Еврейка выслушала, промолчала, но из труппы не ушла, потому что должна была бы в таком случае лишиться своих «гельдов»[411], а это в ее расчет не входило.

По окончании первого сезона своей службы у Федотова Жюдик отложила назначенный уже отъезд свой для того, чтобы участвовать в благотворительном концерте, устраивавшемся в пользу какого-то училища, и отвечала лицам, ее пригласившим, что она считает их приглашение за честь и за удовольствие для себя.

В описываемую эпоху в Петербурге царила известная всей Европе демимонденка[412] Пеппа Верегас, испанка родом и такая красавица, что перед ней почти в удивлении останавливались все в первый раз встречавшиеся с нею лица. Это была какая-то всепобеждающая красота… Что-то почти фантастическое!.. Царивший в то время капельмейстер Гунгль посвятил ей один из своих самых мелодичных вальсов, а артист французской опереточной труппы написал на мотив этого вальса очень грандиозные стихи, которые и взялась исполнить «сама» Жюдик, вставив вальс с текстом в одну из своих ролей.

Красавица Пеппа, очень тронутая вниманием знаменитой артистки, в следующий спектакль поднесла ей роскошный букет темно-красных роз, связанный такого же цвета лентой, на которой нашито было несколько пар прелестно исполненных миниатюрных золотых кастаньет.

Жюдик, благодаря ее за грациозное подношение, заметила ей, что она от женщин вообще подарков не берет никогда, но от нее принимает подарок охотно, потому что признает ее за «исключение из всех правил»!..

В общем, в лице Жюдик сошла со сцены мира артистка, любившая театр настоящей, горячей любовью и всю жизнь отдавшая сцене. Ее сценическая карьера продолжалась почти полвека, и в последние дни своей жизни артистка с любовью вспоминала и родную сцену, и родное искусство, и в предсмертном бреду еще говорила о театре.

Умерла артистка под лазурным небом юга[413], среди близких и дорогих ее сердцу людей, и, умирая, еще рвалась к жизни, еще боролась со смертью и умоляла докторов помочь ей и спасти ее!..