Встречи и знакомства

– А что это за костюм?.. – своим холодным безучастным голосом осведомился Чайковский.

– Костюм ведьмы! – ответил Владимир Петрович, мгновенно оживившись. – И что за костюм, прямо-таки загляденье!.. Платье все из дымчатого барежа и газа[465], верхний тюник[466] подхвачен с одной стороны совой с зелеными глазами, с другой – черной кошкой… На голову накинут такой же дымчатый капор, из-под которого выбиваются седые волосы… а самая маска – верх совершенства!.. С крючковатым носом, с густыми седыми бровями, с клыками крупных желтых зубов!.. Этот костюм составлял предмет гордости исполнившего его костюмера и положительно мог бы фигурировать на любой выставке театральных костюмов!..

– Да ведь это женский костюм, – в недоумении произнес Чайковский.

– А тебе это мешает? – огрызнулась на него Марья Васильевна. – Что ж тебя, нескладного, чертом, что ли, одеть?.. Кто ж виноват, что на тебя ничто не лезет?

– Фанни! – крикнула она так громко, как она только умела кричать.

В дверях показался оторопелый лакей.

– Ты с которых пор Фанни прозываешься? – зыкнула на него Марья Васильевна. – Немку мою позови!

Явилась камеристка, не понимавшая ни слова по-русски, и по приказанию барыни принесла костюм ведьмы.

Костюм действительно оказался очаровательным и восхитил всех, кроме самого Петра Ильича, которого ничем в мире расшевелить было невозможно.

Марья Васильевна указала подробно, как и что надо надеть; Шиловские вместе с Чайковским отправились на половину молодых людей, и несколько минут спустя Петр Ильич появился среди присутствующих и, при громком хохоте и всеобщих аплодисментах, щегольнул полным оригинальным и живописным костюмом ведьмы.

Решено было, что он в этом костюме будет участвовать в маскараде Артистического кружка, и все присутствовавшие, от души любившие молодого композитора, заранее предвкушали удовольствие видеть его, всегда молчаливого и серьезного, в новой, незнакомой ему роли переряживающегося и веселящегося человека.

Весть об этом живо разнеслась среди близких знакомых, а также и в театральном мире, который интересовался всем тем, что происходит в доме и в семье непосредственного начальства.

До маскарада оставалось больше недели, и в последующие дни о нем уже толков не было. Другие интересы заменили разговоры о предстоящем фестивале, и вспомнили о нем только накануне самого бала.

В числе лиц, особенно заинтересованных предстоявшим балом, был и сам Бегичев, замечательная красота которого привлекала всеобщее внимание и собирала вокруг него целый сонм усердных поклонниц.

В рядах горячих поклонниц красавца перебывал чуть не поголовно весь женский театральный персонал, и в момент, о котором идет речь, в полном разгаре был роман Бегичева с прелестной артисткой Малого театра Н. А. Никулиной, одной из самых очаровательных женщин, когда-либо появлявшихся на театральных подмостках московской сцены.

Серьезного роман этот собою ничего не представлял, но все о нем более или менее знали, и покой ревнивой Марьи Васильевны он в достаточной степени нарушал.

Но… ревновать Владимира Петровича значило напрасно терять время!..

Увлечениям его не было ни числа, ни меры, и непостоянство его было равно его влюбчивости. Подвести точный счет всем его победам была задача невозможная, да и сам он не особенно озабочивался этим вопросом.

Он жил настоящим днем и шутливо встречал все ревнивые вспышки жены, пресерьезно уверяя ее, что на ее месте он гордился бы, что человек, ему близкий, так неутомимо покоряет все сердца. Марья Васильевна этого мнения не разделяла, и каждое новое увлечение мужа было для нее новым источником горя и слез. В свет она уже давно не выезжала и довольствовалась постоянными приемами у себя в доме, где, как я уже сказала, ежедневно собиралось очень многочисленное и разнообразное общество. Единственными выездами ее были выезды в театр, где тоже она появлялась не особенно часто, ограничиваясь тем, что в дни бенефисов посылала театральным именинникам по 100 рублей за ложу, в которой не всегда даже появлялась. При таких условиях, конечно, не могло быть и речи о том, чтобы она приняла участие в затевавшемся костюмированном бале. Владимир Петрович же собирался ехать на него непременно, всегда деятельно участвуя во всех выдающихся собраниях. О новой загоревшейся страсти мужа Марья Васильевна знала, и его увлечение Никулиной, которой она сама искренно любовалась, было для Бегичевой источником многих ревнивых вспышек.

Время шло, и приближался день костюмированного бала.

Накануне этого дня за столом у Бегичевых много было разговоров о предстоящем фестивале, и между прочим кто-то из лиц, близких к театру, сообщил, что Никулина выбрала себе на этот вечер испанский костюм.

Марья Васильевна недружелюбно отнеслась к подобному выбору и вскользь заметила, что если бы она поехала когда-нибудь на костюмированный бал, то никак не иначе как в домино.