Встречи и знакомства

Спустя короткое время она появилась вновь, уже вполне закостюмированная, с характерной маской старой ведьмы на лице. Специально сделанный по мерке опытным и умелым костюмером, исполненный из лучшего материала, костюм был так характерен, так безукоризненно хорош, что мы все ахнули от восторга при появлении Марьи Васильевны с традиционным, очень, впрочем, элегантным помелом в руках.

– Теперь понял? – спросила она, сбрасывая с себя маску и поочередно объясняя присутствовавшему при этом камердинеру, что после чего должно надеваться.

– Так точно!.. – нетвердо отвечал он.

– Ровно он ничего не понял, – вмешалась в разговор старшая Языкова. – И никогда этот костюм ни на ком в мире не будет так сидеть, как сидит он на тебе, а потому мой тебе совет не раздеваться и ехать в нем в Артистический кружок. Никто тебя там не ждет, никто, стало быть, и не узнает, а с твоим умом и с твоей находчивостью ты прямо всю залу заинтригуешь!

В первую минуту Марья Васильевна наотрез отказалась от такого, по ее мнению, несообразного предложения, но мы все так единодушно принялись уговаривать ее, что под конец она начала колебаться.

Ее останавливал только вопрос о том, в каком костюме поедет в таком случае Чайковский.

– Я вовсе не поеду!.. – обрадовался он возможности лично не участвовать в шумном собрании. – Поезжайте вы.

– Вот глупости! Все знают, что ты собирался.

– В таком случае я поеду домой и фрак надену.

– И опять спать завалишься?.. – покачала головой Бегичева.

– Ну ей-богу же нет…

– Не ври!.. Уж ежели я решусь действительно поехать, то вот как мы с тобой сделаем. Я останусь в этом костюме, а ты надевай мое домино. Моя любая черная юбка с треном тебе будет впору, а домино так полно и широко, что оно впору всем в мире… Дам я тебе в руки мой черный веер, надену на тебя не полумаску, а настоящую сплошную черную маску, и поедем мы с тобой на бал!..

Чайковский попробовал отнекиваться, но один против всех он был бессилен устоять, и дело остановилось только за черными перчатками, которых на мужскую руку в доме не было.

Магазины были уже давно заперты. Пришлось с тем смелым упорством, какое Марья Васильевна вкладывала во все то, что она делала, стучаться, заставлять отпирать магазин среди ночи и втридорога платить за самую обыкновенную пару лайковых перчаток.

Но всевозможные тройные и четверные платы до такой степени вошли в обиход бегичевской жизни, что над этим вопросом никто положительно не задумывался, и в первом часу ночи Петр Ильич вошел к нам в залу, торжественно волоча за собой длинный трэн дорогого черного платья и лениво обмахиваясь дорогим веером из черных перьев с золотой инкрустацией. Он был так неподражаемо важен, так неузнаваем в этом костюме, что мы встретили его взрывом единодушных аплодисментов.

Марья Васильевна тоже была очень довольна. И затея ее удалась, да и перспектива неожиданной поездки на костюмированный бал, видимо, ей улыбалась.

Мы проводили их, и я осталась, обещав Марье Васильевне дождаться ее возвращения.

Мы дружно уселись втроем вокруг самовара, который по московскому обычаю почти не сходил со стола, велели затопить камин и принялись ждать рассказов о фестивале, так как Марья Васильевна, уезжая, обещала вернуться очень скоро.

Но час проходил за часом. Пробило уже три часа, пробило и четыре, а никто не возвращался…

Мы терялись в догадках.

Наконец в исходе пятого часа раздался сильный, порывистый звонок… Вслед за ним послышалось в передней громкое, мучительное рыдание, и Марья Васильевна, кутаясь в накинутый на голову оренбургский платок, поспешно прошла, почти пробежала в свою спальню…

За ней, бледный, как смерть, также быстро пробежал Владимир Петрович, но не в спальню, а в противоположную сторону, по направлению к кабинету, двери которого тут же быстро за ним захлопнулись.

Мы сидели растерянные, оторопелые, не зная, чем и как объяснить всю эту неожиданную сцену.

Никому было не до сна, и, несмотря на поздний, или, точнее, на ранний, уже утренний час, я порешила не уезжать домой, покуда не узнаю точно и подробно, в чем дело…

Только часа полтора спустя, когда все немного успокоились, мы узнали подробности этого тревожного вечера.

Дело в том, что Марья Васильевна отправилась вместе с Чайковским в карете и вместе же с ним вошла в зал собрания.

Все тотчас заметили оригинальный костюм ведьмы, и по залу пробежал одобрительный шепот.

Кто-то из посвященных в тайну предполагавшегося переодевания сказал, что под костюмом ведьмы скрывается П. И. Чайковский. За ним это повторил другой, за другим третий… и вскоре половина зала «знала», кто именно костюмирован ведьмой.

К Марье Васильевне подходили, шутливо хлопали ее по плечу, приветливо приговаривая:

– Петя!.. Как нарядился!..

Она молча отстраняла руку и шла вперед, зорко всматриваясь в встречавшиеся ей пары. Ее ревнивый глаз искал мужа и Никулину, но ни тот, ни другой не попадались ей навстречу.

А Петр Ильич тем временем спокойно и важно расхаживал вдоль по всем залам собрания и с особым достоинством обмахивался роскошным веером, шурша необъятным шлейфом своего дорогого платья.