Встречный ветер прошлого

Артем лежал на своей роскошной кровати, прикрывшись простынью, и следил взглядом за девушкой, дамой его сердца и помощницей, секретарем-делопроизводителем его торговой компании, которая в данный момент лениво раздевалась, снимая с себя остатки своего белоснежного кружевного белья. Он похотливо глядел на ее гладкое загорелое ухоженное тело, испытывая какую-то противоречивую терзающую его смесь чувств: приятное волнующее возбуждение; легкий мандраж от ее ослепительной головокружительной наготы; томление по ее телу; сожаление, что он старше ее на двадцать с лишним лет; и дикое желание ее придушить. К этим чувствам примешивалось еще одно – грусть. Законная жена Артема знала о похождениях муженька «налево», долго, мучительно терпела и недавно заявила: «выбирай: или – или». С чуткостью понимающей женщины, хранительницы семейного очага, она дала неверному супругу срок – одну неделю, для принятия окончательного решения. Неделя подходила к концу, отсрочка истекала. Артем грустил. В глубине души он понимал, что сделает сентиментальный выбор в пользу семьи, оставит девушку. Пытаясь прогнать мучительную тоску, навеянную этой невеселой мыслью, он решил завести себя, разозлить, стал думать о девушке плохо, преувеличивая все ее недостатки, чтобы хоть как-то оправдать свой предстоящий выбор. «Моя дочь моложе ее, – думал он, – мается от лишнего веса. Ходит на аэробику, сидит на диетах, лакает какие-то таблетки от похудания. И при моих-то средствах я не могу купить ей идеальную фигуру! А у этой сучки тело хоть куда. Гладкое как бумага, упругое как резина и никакие диеты ей не нужны. Жрет все подряд. Куда в нее только влазит? Вдобавок такую стерву еще поискать». Ему вспомнилась ее привычка часами разгуливать по его дому голой, таская телефонный аппарат, трепаться по нему, не обращая внимания на домработницу, не стыдясь охранника, а может даже нарочно, чтобы подразнить его, да к тому же еще умудряться ему делать замечания. «Нет, другой такой уникальной стервы не сыщешь», – думал Артем, восторженно, с лихорадочным блеском в глазах, глядя на нагую девушку, которая, стоя перед зеркалом, лениво поправляла волосы, словно нарочно дразнила любовника, оттягивала желанные минуты блаженства, испытывала его терпение.

– Когда я увидел тебя впервые, в этом вонючем борделе, – сказал он, исходя приятной истомой, – ты была в черном котелке, сапогах и с хлыстом. Ты работала стриптиз и изображала на сцене не то амазонку, не то укротительницу…

Стоя спиной к любовнику, взглянув на его отражение в зеркале, она рассмеялась.

– Ты меня с кем-то путаешь, котик, я никогда не была стриптизершей, я танцевала в кордебалете.

– Ну да, вечно я путаю эти ваши бордельные штучки.

– Ах ты, старый путаник. – Она повернулась и с улыбкой поглядела на Артема. – На старт, внимание, марш! – С ревом и рычанием она бросилась на кровать, сорвала простынь и уселась ему на живот. Артем, глядя на нее маслянистыми глазами, стал ласково поглаживать ее колени и бедра.

– Достань фотографию своего семейства, – попросила она.

– Зачем?

– Достань, я сказала. Протяни руку. Что, трудно?

– Зачем?

– Это меня возбуждает. Обожаю, когда они на меня смотрят, будто присутствуют.

– Вот стервоза.

– Еще какая. – Она перегнулась через кровать, потянулась рукой к тумбочке, открыла ее, достала фото и поставила его на журнальный столик.

На снимке была запечатлена семейная идиллия. Артем – счастливый глава семейства в окружении жены, дочери, сына, невестки и маленькой внучки, которую он держал на руках.

– Вот так, пусть подглядывают, – хихикнув, сказала девушка.

– Дрянь.

Девушка уселась в позу наездницы и, запрокинув назад голову, стала энергично двигать корпусом, пытаясь словить на Артеме кайф. Далеко не юный партнер подмахивал ей как мог, экономно соизмеряя свои движения (в его возрасте это было не лишним), и неустанно гладил живот и бедра девушки.

– Твой живот – это просто дьявольское искушение, – сказал он в порыве сладострастия.

Она пронзительно захохотала.

– Ты выражаешься как священник.

– Тьфу ты черт, будь я поэтом, сказал бы лучше…

– Ну, все, пора завязывать. Ты устал.

– Это с чего, вдруг?

– Когда ты устаешь, всегда становишься поэтом.

– Ничего подобного. Я не устал.

– Ах, ты, мой старый павиан. – Она потянулась вперед и поцеловала его в губы, затем приняла прежнюю позу и поглядела на фото. – Сын у тебя ничего, хорошенький. А твоя жена такая сердитая, важная вся из себя, прямо – гусыня.

– Не твое собачье дело.

– Как это ни мое! Она меня при всех твоих подчиненных обозвала затасканной шалавой.

– А ты и есть шалава.

Она приостановила свои движения, повелительно и строго поглядела на Артема.

– А ну скажи, что твоя жена в постели мизинца моего не стоит. М-м?

– Сейчас получишь пощечину. Говорю на полном серьезе.

– Ну, ударь меня, ударь. – Она подставила ему щеку. – … А-а, не можешь.

– Ты дождешься, Кэт, я тебя когда-нибудь братве отдам на поругание.

– Ха-ха, напугал. Да я, быть может, тебе потом за это спасибо скажу.

– Вот оторва!