Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

Правда, их взгляды на наш государственный строй не совпадали с тем пониманием, которое олицетворяла кадетская партия, не говоря о более левых. Между ними оставалась идеологическая и терминологическая разница, из-за которой происходили иногда интересные, но всегда бесполезные споры. Правое меньшинство в основе нового строя считало «волю Монарха», а кадеты «волю народа»[77]. Но это был академический спор, имевший для практической жизни так же мало значения, как для механиков спор о том, откуда взялся «мир» и «законы природы»: для механика достаточно знания этих законов; происхождение их для него безразлично. Еще меньше практического смысла, но не меньше страстей вызывал терминологический спор, противоположение «Самодержавия» и «конституции». В дореформенное время у нас эти два термина исключали друг друга. Это словоупотребление так глубоко проникло в литературный язык, что я сам в этой книге им пользуюсь. Но после опубликования Основных законов 23 апреля 1900 года для него законная почва исчезла. Основные законы были несомненною «конституцией», ибо поставили Монарха ниже законов, а термин «неограниченный» отменили. Но и эта «конституция» сохранила титул «Самодержавный», отделив его от понятия «Неограниченный». Титул Самодержавный стал равнозначен понятию Монарх «Божией милостью», а не «по избранию». Это было новое словоупотребление, и к нему надо было еще привыкнуть и приучить свой язык. Но нельзя было более противополагать Самодержавие – конституции, когда этот титул был сам отныне основан на конституции.

Со стороны левых партий спор против слова «Самодержавный» был не только излишен, но вреден. У них не было ни силы, ни права помешать употреблению «законного» титула. Попытками его запретить они сами придавали ему совершенно нежелательный смысл отрицания конституции. Этим они давали оружие против себя. Когда в 1913 году, уже после смерти Столыпина, Государь стал подумывать ликвидировать конституцию, он писал тогдашнему министру внутренних дел (18 октября 1913 года), что пора «обсудить в Совете министров мою давнишнюю мысль об уничтожении статьи Ул. Гос. думы, в силу которой если Дума не согласится с изменениями Гос. совета и не утвердит проекта, то законопроект уничтожается. Это при отсутствии у нас конституции есть полная бессмыслица»[78]. Это рассуждение соответствовало тому пониманию, которого держались левые партии, настаивавшие, что Основные законы – только лжеконституция, и видевшие доказательство этого в сохранении титула «Самодержавного». Государь их рассуждение только довел до конца. Ненужная нетерпимость к слову «Самодержавный» сама приносила такой результат.

Настоящее разномыслие кадет с правым меньшинством Думы было не в их взглядах на наш государственный строй, а в программе реформ. Значение этого разномыслия все резче выдвигалось вперед по мере того, как спор о «форме правления» со сцены сходил; оно стало бы на первое место, когда в рамках конституционного строя пришлось бы перестраивать жизнь. В определении нужных реформ многое отделяло либеральное меньшинство от кадетского радикализма. Кадеты в программных вопросах шли дальше, чем самые левые октябристы. Кадетская программа была составлена в революционное время, в 1905 году, и была к нему приспособлена. Октябристы же Революции не хотели: они не желали поэтому ни четыреххвостки для выборов, ни принудительного отчуждения, ни других кадетских коньков; по всем этим вопросам кадеты, как предрекал Головин (см. главу XII) – стали бы голосовать вместе с левыми. Но если бы это было и так, то при существовавшей у нас конституции такие голосования для правого меньшинства не были страшны. Конституция их ограждала против слишком «левого вотума», пока существовала 2-я палата с половиной назначенных членов и пока власть управления была ответственна перед одним Государем. Старый режим, создав новый государственный строй, себя в нем не обезоружил.

Поэтому «правому меньшинству» не было смысла из-за программных разногласий отвергать конституцию. Скорее левые были логичны, когда из-за этого протестовали против основных начал конституции, а в 1-й Думе хотели «наскоком» ее изменить, уничтожив 2-ю палату – и подчинив правительство Думе. Если бы это тогда удалось, меньшинство против демагогии могло бы оказаться бессильным. Конституции 1906 года грозила поэтому опасность не справа, а слева, от сторонников полного «народоправства» и от направленных к этому революционных движений народа. Правое меньшинство Думы было врагом вовсе не конституционного строя, а революционных попыток. Грань между правым и левым флангами проходила не в плоскости партийных программ, а в плоскости политической тактики. Она объединила меньшинство из людей разного понимания. Отношение правого меньшинства ко всей Думе и зависело от позиции, которую в этом тактическом вопросе занял бы центр.