Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

А несколько подобных голосований по важным законам привели бы к решению не ожидать возвращения законопроектов из верхней палаты, а заранее сговориться о том, что можно в ней провести, в чем, путем взаимных уступок, можно сразу прийти к соглашению и что в данных условиях является безнадежным, а потому и ненужным. Соглашение делалось необходимым с тех пор, как от политики «демонстраций» и «жестов» перешли бы на политику «достижений». Оно не обошло бы тогда не только правительства, но и верхней палаты в лице тех, кто сочувствовал конституции и успеху, а не провалу конституционной работы. И во 2-й Думе тогда началось бы то, что на этих самых основаниях было оформлено в 1916 году. Сговорившееся думское большинство стало бы дальше расти; оно неудержимо потянуло бы к себе голоса беспартийных. Когда такое большинство осознало бы себя в Государственной думе, в процессе «работы», оно получило бы идейное признание и освящение от лидеров партии. Хотя они и гордились своей «непримиримостью» и верностью путям «теоретически правильным», они были все же вожди определенного типа: je suis leur chef, done je les suis[80].

Образование в 1915 году «прогрессивного блока» было кульминационным проявлением государственного смысла нашей либеральной общественностью, и в частности кадетской партией. В нем они преодолели свои детские болезни, излишнюю требовательность, нетерпимость и нетерпеливость; показали свою способность к соглашениям и взаимным уступкам. Они тогда освободились от непреодолимого тяготения к левым и от принципиальной вражды к существующей власти; не будь за кадетами этого шага, на них пришлось бы смотреть не как на государственную партию, а только как на тех неудачников, которые показали, как хорошую игру по собственной вине можно проиграть. Партии «прогрессивного блока» сумели не только примириться друг с другом, но объединиться на реальной программе, для всех достижимой, на которой без Революции можно

было преобразовать облик России. Кадеты в ней отказались от своих старых коньков, т. е. от предварительных конституционных реформ, от уничтожения верхней палаты, даже от ответственного министерства (чего им не простила бессмысленная партия «прогрессистов»), не требовали передачи власти непременно в руки общественности, а сосредоточились на «органической» работе. Если бы подобная политическая комбинация образовалась при выборах в 1-ю Думу или после самого Манифеста, все могло бы сложиться иначе. Но тогда, после победы над властью, об этом они не хотели и слышать; директивы вожаков нашего либерализма были другие. Когда же, через 10 лет, «прогрессивный блок» образовался, с ним было опоздано. Вместо Столыпина перед ним было карикатурное правительство Горемыкина, а сам Государь был уже всецело под влиянием Императрицы и проходимца Распутина. Режим был тогда обречен; и спасительный исход был властью отвергнут. Вину за крушение России она как будто непременно хотела сохранить за собой.

Конечно, создание прогрессивного блока в 1915 году облегчила война; она показала политическим партиям, что им не время между собою только бороться и воевать с нашей властью, если они не хотят быть одинаково раздавленными внешним врагом. Война объединила их в «блок». Но и в 1907 году те партийные вожаки, которые должны были уметь смотреть дальше других и предвидеть, что, в случае Революции, будет с Россией, должны были бы понимать, какая опасность на нее надвигалась из-за их несогласия. Они должны были предчувствовать крушение «правового порядка», основ которого с таким трудом, наконец, добились, и торжество или престиж реакционных сил старой сословной России, или, что было нисколько не лучше, торжество Революции. Эта опасность должна была им показать, где их спасение. Но они этого не понимали; объявляли под интердиктом Столыпина и по-прежнему гнулись налево. И только непосредственные работники Думы подготовляли то партийное соглашение, которое появилось на свет в 1915 году. Роспуск Думы уничтожил эту работу.