5 апреля была выбрана аграрная комиссия, все аграрные законы в нее переданы, а прения «по направлению» их все-таки продолжались. Смысла они уже не имели, и никто их не слушал. Но когда после пасхальных каникул, в конце апреля или в начале мая, Челноков повидал Столыпина, он пришел к нам озабоченный. «Столыпин, – рассказывал он своим красочным языком, – «помешался» на аграрном вопросе». Он сказал Челнокову: «Прежде я только думал, что спасение России в ликвидации общины; теперь я это знаю наверно. Без этого никакая конституция в России пользы не сделает». Челноков прибавлял от себя: «Когда Столыпин наделает своих «черносотенных мужичков», он будет готов им дать какие угодно права и свободы». В таком толковании взглядов Столыпина была доля правды. Но Челноков сообщил и другое: «Столыпин встревожен таинственными работами аграрной комиссии, куда представители министерства не приглашались; он боится, что комиссия ему готовит сюрприз. Вдруг она его аграрные законы по 87-й ст. отвергнет? Этого он не допустит. Дума тогда будет тотчас распущена». Об этом он заранее и предупреждал Челнокова.
Здесь действительно было у нас слабое место. Аграрные законы Столыпина, уже осуществленные, не столько выход из общины, сколько передача земель Крестьянскому банку, противоречили аграрным программам не только социалистических партий, но и кадетов. Об этом они до последнего времени во всеуслышание заявляли. При 87-й ст. у Столыпина против Думы не было бы защиты в Гос. совете. Вотум одной Думы мог у этих законов силу отнять. Столыпин этого ждать не хотел. Роспуска же Думы на аграрном вопросе правительство не допускало. Это было трагедией; боялись крестьянства.
Мы – вчетвером – устроили между собой совещание; оказалось, что и Струве из более раннего свидания со Столыпиным вынес то же впечатление; в области политической и правовой он готов идти на большие уступки, но от аграрных планов своих не откажется. Булгаков, бывший членом аграрной комиссии, сообщил, что в ней еще далеки от решения, что роспуска Думы в ней не хотят, что если найти компромисс, то на него, вероятно, пойдут. В одном Булгаков нас успокоил: «Ничего скоро решено не будет, и он предупредить нас успеет».
Мы совместно обсуждали вопрос: на какой почве мог бы быть компромисс? Было ясно одно: надо будет склонить Думу не отвергать этих законов, a limine[95]
, а постараться во всех них перейти к постатейному чтению. В форме поправок можно будет ввести и принцип «принудительного отчуждения». Дело в модальностях, а времени для выработки компромисса будет достаточно. Эти процессуальные соображения я уже изложил в главе IX. Они были так очевидны, что на них не только кадеты, но и Дума могла бы пойти.С этим Челноков поехал к Столыпину. Он вернулся совсем успокоенный. Большего, чем переход к постатейному чтению для своих законов, Столыпин пока не ждет. Потом сговоримся. И Столыпин тут же решил – и об этом сказал Челнокову – выступить в Думе с принципиальной речью об аграрном вопросе.
Он это и сделал 10 мая. Он начал с упрека аграрной комиссии, «в которую не приглашаются члены правительства, не выслушиваются даже те данные и материалы, которыми правительство располагает, и принимаются принципиальные решения». Тем более считает он необходимым немедленно высказаться. И он последовательно подверг критике все представленные в комиссию аграрные законопроекты отдельных политических партий. Он правильно указал, что аграрные программы всех левых партий ведут «к разрушению существующей государственности, предлагают нам, среди других сильных и крепких народов, превратить Россию в развалины для того, чтобы на этих развалинах строить новое, неведомое нам отечество. Я думаю, что на втором тысячелетии своей жизни Россия не развалится. Я думаю, что она обновится, улучшит свой уклад, пойдет вперед, но путем разложения не пойдет, потому что где разложение – там смерть».
Он справедливо отметил «непоследовательность и противоречивость кадетской программы».
«Их законопроект признал за крестьянами право неизменного, постоянного пользования землей, но вместе с тем для расширения его владений он признал необходимым нарушить постоянное пользование ею соседей-землевладельцев, вместе с тем он гарантирует крестьянам ненарушимость их владений в будущем. Но раз признан принцип отчуждаемости, то кто же поверит тому, что, если понадобится со временем отчуждить земли крестьян, они не будут отчуждены? И поэтому мне кажется, что в этом отношении проект левых партий гораздо более искренен и правдив, признавая возможность пересмотра трудовых норм, отнятие излишка земли у домохозяев».
И он раскрыл план правительства. Впервые сделал намек на связь свободы и просвещения с введением в крестьянстве личной земельной собственности.