Я не придавал большого значения такой встрече; для своей партии я не был типичен и влияния в ней не имел, С. Котляревский знал это не хуже меня. Разговор со Столыпиным мог иметь поэтому только личный характер. Я понял потом, что Столыпин в подобных свиданиях искал суррогата того, чего ему не хватало, – общения с Думой.
Мне не пришло в голову тогда наш разговор записать; но я его помню отчетливо. Во многих отношениях он был для меня неожиданным. В сжатом виде передам ход его точно.
Столыпин начал с преувеличенных «любезностей». «Я-де показал ему своей думской речью, что можно наносить удары правительству и не колебать государственности; а потому, хотя мы с ним в воюющих лагерях, у нас есть общий язык. Более того: из моей речи он кое-чему научился. Он поручил А.А. Макарову при обсуждении исключительных положений принять в соображение мои указания». Таково было вступление. Я отвечал ему в том же тоне. «Если, как это он говорил в своей декларации, он действительно стремится создать «правовое государство» в России и идет к этому конституционным путем, то почему он считает себя со мной в воюющих лагерях? Мы идем тогда к той же цели и той же дорогой. Различие между нами только в темпе движения. Но такие различия бывают и в среде одной партии. Из-за этого не воюют друг с другом; в конце концов установится какая-то средняя линия». Он прекратил ненужные любезности. «Так говорить можете вы, В.А. Маклаков, про себя. Ваша же партия не так рассуждает. В 1-й Думе я на нее насмотрелся». Тут начался спор об этой 1-й Думе; я ее защищал, хотя был с ним во многом согласен. А когда я указал, что во многих ошибках Думы виновато правительство своим отношением к ней, своим поведением после 17 октября и т. д., он соглашался охотно, виня в этом Витте. Было-де безумием провозглашать и бросать в толпу общие лозунги, не облекая их немедленно в форму конкретных законов.