Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

Такой нетерпимой оказалась атмосфера собрания. При открытом голосовании мое предложение было принято; число секретарей решено было заранее не определять; дорога Куракину была этим открыта. Но на закрытом избрании шарами левое большинство взяло реванш. Куракин получил 181 белый шар и 277 черных и был забаллотирован. Товарищи секретаря, намеченные «объединенной оппозицией», получили все около 350 белых и 100 черных. Часть оппозиции – конечно, кадеты – голосовала за Куракина, но других за собой не увлекла.

* * *

Избранием товарищей секретаря закончилась организация Думы. По прецеденту 1-й Государственной думы раньше, чем приступать к нормальной работе, она должна была проверить правильность выборов половины состава ее, разделившись по жребию на отделы. Головин предложил Думе «временно принять к руководству Наказ 1-й Думы». Согласно ему, Дума разделена была на отделы и проверка полномочий отложена на 2 марта. Столыпин сообщил председателю, что при самом начале думских работ желает прочесть декларацию. Он устанавливал этим порядок, которого держались с тех пор постоянно: все Думы начинались с прочтения правительством декларации. Но сделать это 2 марта, как было предложено, не удалось. В ночь на 2 марта произошел знаменитый обвал потолка в зале думских общих собраний.

Депутаты все-таки собрались; им отвели временное и очень неудобное помещение, не в большом, так называемом Екатерининском зале, а в первой комнате после передней. Там поставили ряд венских стульев и пюпитр для ораторов. Мест хватило не всем. Вести работу в такой обстановке было нельзя. Да было и не до нее. Все ходили смотреть на разгромленный зал заседаний. Если бы это случилось несколькими часами позднее, немногие бы остались в живых. Не обошлось без ядовитых стрел по адресу власти. «Я нисколько не удивился, – инсинуировал с.-д. Алексинский, – известию о том, что обвалился потолок над тем местом, где должны были заседать народные представители. Я уверен, что потолки крепче всего в министерствах, в Департаменте полиции и в других учреждениях». Со стороны этого оратора это было сомнительного вкуса риторическим оборотом. Неожиданнее было заявление старого перводумца, кадета Долженкова. Он рассказал, что при приеме зала заседаний 1-й Думой строительная комиссия не скрывала, что потолок в зале был ненадежен и мог провалиться. На поправку его были ассигнованы немалые деньги:

«Но на состояние потолков именно в той части здания, которая составляет центр всего, решительно не было обращено внимания. Может быть, это входило в расчет, я не знаю, но тогда этот расчет жесток… Случилось это… (Шум справа, крики… Председатель делает замечание оратору.) Я, господа, извиняюсь в том, что зашел несколько далеко…

Голос (справа). Осторожнее…»

За власть вступились правые; произошла маленькая репетиция того, что постоянно бывало потом. Каждый показал свой будущий сталь.

Прежде всего, как всегда топорно и неуклюже, высказался Крупенский:

«…Не желая поднимать грязных инсинуаций, бросаемых на безвинных…

Голоса. Довольно. К порядку…

Председатель. Позвольте…

Крупенский (Бессарабская губ.). Мы, несомненно, найдем подходящий зал, найти его очень легко. Русский народ будет нас слышать. Там мы не будем делать намеков, а будем работать. (Аплодисменты справа, шиканье слева.).

Потом выступал Шульгин с своей сдержанной и язвительной манерой:

«Мне кажется, господа, мы здесь не суд присяжных, не суд какой бы то ни было другой, даже не суд студенческий. Поэтому я предлагал бы оставить всякие суждения о совершившемся факте. Несомненно, виновные найдутся, и эти виновные будут наказаны в законном порядке…»

После этих нескольких безвредных «салютов шпагами» здравый смысл одержал все-таки верх; заседание было прекращено и отложено до приискания нового помещения. Оно и состоялось 6 марта в Дворянском собрании.

Глава VIII Правительственная декларация

Заседание 6 марта не могло не быть большим парламентским днем. Оно было первой встречей представительства с тем министерством, которое распустило 1-ю Думу и 8 месяцев бесконтрольно страной управляло. Декларация, на прочтении которой сам Столыпин настаивал, чего он мог и не делать, давала повод с ним объясниться. Этого объяснения в передовых кругах все с нетерпением ждали. Но оно вышло совсем не похожим на то, на что можно было надеяться.

Этот день невольно наводил на сравнение с 13 мая, т. е. с днем горемыкинской декларации перед 1-й Государственной думой. Тогда общественность торжествовала, как будто «одержала победу». Нельзя серьезно говорить о «победе», когда не было боя[42]. Но все же правительство, которое тогда явилось дать Думе урок, вернуть ее на конституционные рельсы, из того заседания вышло «умаленным». На нападки Думы, даже несправедливые, оно не сумело ответить; за Думой осталось последнее слово.