Скоро стало всем ясно, что за этими мелкими законопроектами Дума не может угнаться, что их рассмотрение надо ускорить. 30 марта было предложено создать особую комиссию «для рассмотрения маловажных законодательных предположений, касающихся частных мероприятий по отдельным ведомствам». Капустин его защищал. Несмотря на неудачное и как будто бы обидное название этой комиссии, в предложении была здоровая мысль: разгрузить серьезные комиссии Думы от «вермишельных» законов. Излишняя добросовестность этому помешала. Тесленко против него возражал: «Предполагается, – говорил он, – выбрать комиссию не по роду дел, а по признаку их «маловажности». Эта комиссия должна будет состоять из энциклопедистов по всем отраслям управления. Ее создать будет трудно. Комиссии должны быть составлены по роду дел, и в них по специальности надо направлять все законы независимо от их маловажности. Комиссия сама будет давать им ход вне очереди».
Шидловский поддерживал Капустина, Булат – Тесленко. Предложение было провалено. Едва ли такое решение кадетов было удачно. В «специальных» комиссиях «маловажные» дела поневоле оставались в загоне; они мешали серьезной работе. И «специальность» здесь ни при чем: нужно ли быть специалистом по «народному образованию», чтобы судить о «прачечной» при университете гор. Юрьева? Создать комиссию, для которой «вермишель» была бы «главным занятием», а не отвлечением от настоящего дела, было более «практичным разрешением трудности». Такая комиссия потом успешно работала и в 3-й и в 4-й Гос. думах, под именем «Комиссия законодательных предположений», а не под одиозным названием «маловажной».
Предложенное улучшение касалось, однако, только комиссии и потому было бы второстепенным. Все равно оставалась Дума, которая должна была «вермишель» рассматривать в своем общем собрании. Здесь была новая трудность. Если бы Дума относилась к своему рассмотрению добросовестно, она бы погибла. Практика, по инициативе энергичного кн. В.М. Волконского, «фактически» отменила думское рассмотрение этих законов. Для докладов этой комиссии в случае, если никто не предупреждал о желании говорить, не было обсуждения в Думе. Волконский бормотал заголовки проектов, кидал сквозь зубы сакраментальную фразу «несогласные встают» и в десяток минут сплавлял сотню законов. Потом они занимали десятки страниц в стенограммах.
Позволительно себя, однако, спросить: хорош ли был этот порядок? Возможно, что бюрократический контроль Петербурга за делами местного интереса был тоже простою формальностью; но эта «формальность» не была бы такой соблазнительной и развращающей школой, как участие Думы в публичном подлоге. А между тем стояла дилемма: или Дума станет законодательной пробкой, или одобрит этот подлог и себя заменит комиссией. Третьего выхода не было, и в этом не она была виновата. А при доверии всей Думы к щепетильной добросовестности кн. Волконского – она с этим «беспорядком» мирилась.
Но если этот подлог был допустимым исходом, то можно ли осуждать 2-ю Думу, что она к нему не прибегла? И прилично ли Манифесту было ее упрекать, что законопроектов она не рассматривала, обсуждением замедляла или отвергала?
Перехожу к главному вопросу – об отношении Думы к внесенным в нее правительством законопроектам по существу. Рассмотрение законопроектов в собрании из нескольких сот человек – всегда дело громоздкое; потому в них вопрос о плане и процедуре имеет значение, которого нет для единоличных работников. Много времени и труда поневоле уходят на «организацию»; затруднения этого рода в конце концов уладились; к началу третьего месяца Дума, наконец, начала быстро работать. Потеря же первых месяцев была неизбежна, как школьные годы в человеческой жизни.
Иное дело отношение Думы к законопроектам по существу. Если Дума не разделяет взглядов правительства и законы его «отвергает» или умышленно «хода им не дает», взаимное сотрудничество их становится невозможным. На это как будто и намекали слова Манифеста, которые я выше цитировал. Но как раз эти слова наиболее явная неправда.
Единственное из «обширных мероприятий» правительства, до рассмотрения которого Дума успела дойти, т. е. законопроект о местном суде, был думской комиссией принят. Был своевременно принят, несмотря на опоздание власти с внесением законопроекта, и контингент новобранцев. Из 16 «вермишельных» законов, рассмотренных в мае, было всего отвергнуто два: ассигнование 10 000 рублей на издание журнала «Художественные сокровища России» и «повышение ставок казенного налога на землю»; против последнего законопроекта возражали и правые (Синодино), и он был единогласно отвергнут[58]
.Очевидно, не эти законы имеют в виду слова Манифеста. Кроме этого было отвергнуто еще четыре закона, но они относятся к категории мер, проведенных по 87-й ст. в междудумье, и я буду особо о них говорить. Таким образом, из 26 рассмотренных общим собранием Думы законов было принято 20. Огульная жалоба Манифеста «на противодействие Думы» в законодательной области несправедлива.