«Революционные партии» в этом были последовательны; такая реформа была бы действительно уже «революцией». Но за ними пошла и кадетская партия. Она не могла отречься от «правового начала» и потому ввела корректив – предлагала отчуждение «с вознаграждением по справедливой оценке», что давало этой мере какую-то видимость общего права. Но это была только видимость. Национализация земли вообще, т. е. изъятие ее из всех частных владений – под которое вместе с другими попадали помещики, – была бы общей нормой, которую вправе устанавливать государство. Но поскольку землю собирались отнимать «у помещиков» для крестьян, а «крестьянские земли» были из-под этой общей меры изъяты, это было, во-первых, укреплением сословного принципа, с которым надо было бороться, а во-вторых, «нарушением со стороны государства признаваемых им самим прав человека». Можно исключить право земельной собственности из числа прав человека, но, признавая его, нельзя нарушать это право для одной категории граждан – помещиков. Кадеты, по существу, были партией «правового порядка». Поэтому их идеал, как защитников «прав человека», против произвола государственной власти, ближе подходил к аграрному плану Столыпина, чем к планам социалистических партий. Столыпинский план более уважал «права человека» и ставил преграды «государственной воле»; он решал аграрный вопрос на началах права, а не произвола, тем более не мести за прошлое. Только так его и могло ставить правовое государство; решать его по рецептам социалистических партий могло или «Самодержавие», или победоносная «Революция»: крайности сходятся. Но кадеты не хотели ни того ни другого. Можно добавить, что создание класса новых «крестьян», т. е. мелких земельных личных собственников, могло бы быть действительной опорой и конституции, и общего права, могло бы подвести и под партию кадетов «социальную базу», покончить с иллюзией, что они представляют собой какой-то рыцарский орден «интеллигенции», чем некоторые из них до сих пор утешаются.
Аграрную кадетскую программу невозможно понять, если ее отделять от момента, когда она появилась, т. е. от острого периода войны с Самодержавием. Тогда она имела главной целью привлечь крестьян на сторону «освободительного движения»; для этого она заимствовала у революционеров популярные лозунги, которые бродили в народе и которые формулировали работавшие среди крестьян демагоги. Громадное большинство кадетов эту программу не принимало всерьез, выдавало векселя, по которым платить полностью не собиралось. В «Воспоминаниях» Крыжановский привел такой отзыв Муромцева о «принудительном отчуждении»[59]
: «Муромцев утверждал, что в среде самой кадетской партии никто, кроме крайних теоретиков, и не смотрит на проект как на меру, подлежащую немедленному осуществлению, что при некотором искусстве можно было бы растянуть осуществление его лет на тридцать, а то и более и что важно сохранить лишь принцип, как способ успокоения масс, воображающих, что этим способом можно обеспечить землю каждому крестьянину».Конечно, кадетам пришлось бы придумывать, как сочетать их «партийную программу», «аграрное обращение» 1-й Думы, заключавшее в себе обещание, что все законы, не согласные с отчуждением, будут кадетами отклоняться, – с более скромными, но зато практическими и законными мерами Столыпина; но в «сочетании противоречий» и состояло всегда главное мастерство этой партии.
Для 2-й же Думы вопрос стоял проще. «Принудительного отчуждения» Столыпину бояться не приходилось; для этого был бы нужен новый закон, которого Государственный совет не пропустил бы. А что касается до мер по 87-й статье, уже проведенных, т. е. до совершившейся передачи земель Крестьянскому банку для распродажи крестьянам, то что значило бы «отменить» эту меру? Вернуть эти земли в «казенные ведомства»? Не продавать их крестьянам? Но крестьянство уже знало, что эти земли для них. Они в Думе предъявляли запрос, почему с распродажей их медлят? Почему переселения на них не организуются? Эта невозможность была одной из причин их возражений против пользования статьей 87 в этом вопросе. Дума не могла решиться просто-напросто отменить эти меры. Роспуск на этой почве крестьянского сочувствия к ней не привлек бы, и это она хорошо понимала.
Потому даже и в этой специальной группе законов правительству нельзя было серьезно опасаться принципиального противодействия Думы; но говорю уже о том, что до решения этого вопроса не дошли еще даже в комиссиях.
Коснусь последней группы законов, а именно законодательных мер, уже осуществленных по 87-й ст. Основных законов. Законы, внесенные в Думу для их закрепления, находились в особенном положении.