Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

Возьмем законопроект о «восхвалении преступлений». Ответственность за «восхваление» преступлений была давно установлена ст. 133 Уголовного уложения, которое правительство в силу еще не ввело, хотя соседняя ст. 132 была введена. Это доказывало, что правительство в 133-й статье не очень нуждалось. Но 24 декабря 1906 года, по 87-й ст., ее ввели в измененной редакции, причем эта новая ее редакция, между другими недостатками, приводила к абсурду; восхваление преступлений по ней могло бы караться строже, чем само преступление. Это 18 мая наглядно показал Кузьмин-Караваев. Он привел курьезный пример. «Лицо, которое в деревне занимается прививанием оспы без разрешения, подвергается максимальному наказанию в 3 руб. штрафа; газетный же корреспондент, который его за это похвалит, по новому закону может быть посажен в тюрьму на 8 месяцев». В заседании 20 мая сам Щегловитов признал, что это возражение он считает «весьма обоснованным и веским»; он находил, что «в новом законе следует для аналогичных случаев включить соответствующую оговорку». В нормальных условиях такой поправки было бы, конечно, достаточно. Но докладчик Пергамент ему справедливо ответил, что при 87-й статье это значило бы закрепить на неопределенное время ту меру, которую само правительство считает несправедливой. Стоило Гос. совету замедлить ее обсуждение, и мера продолжала бы действовать в прежнем виде уже при попустительстве Думы. Чтобы проводить подобные меры в таком экстраординарном порядке, по крайней мере, нужно было таких дефектов в редакции их не допускать; а если они оказались, не обвинять Думу за то, будто она разрешила «восхваление преступлений». От 2-й Думы нельзя было ни требовать, ни ожидать, чтобы она стала существовавшее положение еще ухудшать.

Возьму второй пример Манифеста: отклонение закона, «сугубо наказывавшего сеятелей смуты в войсках». Этот закон, изданный 18 августа 1905 года, был отклонен 22 мая по докладу Кузьмина-Караваева. Отмечу мимоходом, что в защиту принципиального усиления наказаний за эти преступления сказал тогда превосходную речь В.В. Шульгин. Сам докладчик возражал не против усиления карательной санкции, а только против проектированной этим законом передачи, одновременно с этим, всех таких преступлений военным судам. Одобрение этого закона означало бы, что впредь все законы, карающие за эти преступления, как в отношении процессуальном, так и в материальном, в силу ст. 96, 97 Осн. законов, были бы изъяты из компетенции Думы. Как могла бы Дума согласиться на такое умаление? Военный прокурор защищал закон только тем, что и военный суд есть все-таки «суд» и что изъятие дел от гражданских судов «не есть принципиальное недоверие к ним». Представитель министра юстиции признавал недостатки закона, но объяснял, что именно эти недостатки причина того, что закон был издан не как закон постоянный, а только как «временная мера». Этого его «заявления» было достаточно, чтобы Дума имела моральное право закона вовсе не принимать. Утверждение, будто закон этот временный потому, что срок действия его не означен, есть только фраза; временность меры, изданной по 87-й статье, заключается в том, что Дума при внесении его может отвергнуть. Если же она его утвердит, хотя бы с поправками, эту возможность она навсегда потеряет. Такой ответственности в данном случае она на себя взять не могла. И притом правительству этого не было нужно. По ст. 17 Положения об охране, всякое преступление и без того может быть передано «военным судам». С правовой точки зрения мы эту статью осуждали, но правительство неуклонно ей пользовалось. Потому оно могло и без содействия Думы своей цели достигнуть этим путем. И по какой бы причине правительство этого ни просмотрело, обвинять Думу в нежелании «бороться с сеянием смуты в войсках» права оно не имело.

Было еще два закона, введенные по той же статье, о которых Манифест не упомянул, так как ничего против Думы из этого вывести было нельзя. Первый – о порядке отбывания службы в войсках для «поднадзорных» и второй – о праве полиции налагать на арестантов «предохранительные связки».