— И заглушить свист ветра? Ни за что!
Наслаждались тем, что они
Дороти-Энн представлялось, что они вдруг оказались внутри огромного, сверкающего, прозрачного, стеклянного шара. Где нет ни болезненного прошлого, ни будущего с его требованиями, а есть только великолепное здесь и сейчас.
И было кое-что еще, поняла Дороти-Энн. Она чувствовала себя живой рядом с Хантом, такой по-настоящему, вне всякого сомнения живой, как будто очнулась от столетнего сна. Она могла бы поклясться, что небо стало голубее и совершеннее. Такого она никогда раньше не видела. Деревья казались зеленее и пышнее, глинистая земля плодороднее и краснее. Все вокруг нее словно приобрело большую ясность, насыщенность и ценность.
Она продолжала украдкой искоса поглядывать на своего спутника, и когда Уинслоу ее на этом поймал, они оба расхохотались довольным смехом.
Слова оказались ненужными и речи излишними.
Прежде чем они добрались до 200-го шоссе, где поворот налево привел бы их обратно в Хуатуско, Дороти-Энн вдруг осенило. Она сбросила скорость и посмотрела на Ханта.
— Есть одно место, которое мне бы хотелось вам показать. Не возражаете, если мы сделаем небольшой крюк?
Хант улыбнулся.
— Я за, если вы не против.
Тогда Дороти-Энн свернула с шоссе вправо и нажала на газ.
— Это просто недолгая поездка по верхней части побережья.
Дорога пролегала по тропической скотоводческой земле. Они видели лошадей, пасущихся под кокосовыми пальмами и банановыми деревьями, женщин-индианок, стирающих белье в мелководных, окрашенных глиной речушках у дороги, как это делали их матери и матери их матерей, хотя уже подходил к концу двадцатый век.
Они проехали около двадцати миль и попали в городок Почутла. Дороти-Энн снизила скорость и свернула с шоссе влево.
— Держитесь, — предупредила она. — Здесь полно ухабов. Эта дорога — настоящее мучение.
Не успели эти слова слететь с ее губ, как «себринг» нырнул вниз и начал подпрыгивая спускаться по крутому склону.
Хант уперся ногой и ухватился за приборную доску. С обеих сторон темно-зеленые листья то прыгали, то дергались, то схлестывались, превращаясь в неясные пятна, а прерывистые лучи солнца изредка пробивались сквозь лиственное одеяло у них над головами.
Дороти-Энн уверенно справлялась с машиной, убавляла газ, а не давила на тормоз. Но и без того это было зубодробительное приключение. Как будто гигантский слалом по поросшему джунглями спуску.
—
Дороти-Энн рассмеялась.
— Я и не знала, что вы говорите по-испански, — прокричала она в ответ.
Уинслоу усмехнулся, продолжая крепко держаться.
— Я не говорю. Это просто одна из фраз, которую я перенял у домашних слуг. От остальных у вас завянут уши!
И вот, наконец, они добрались до места.
—
Хант очарованно огляделся.
Пуэрто-Анхель был настоящим — подлинная, честная до боли рыбацкая деревушка, свернувшаяся клубочком вокруг маленькой, мерцающей бухты. Живописный берег усеян
— Что там наверху? — поинтересовался Хант, указывая на строение.
— Отель «Анхель дель Мар». Он уже довольно потрепанный, но вид просто неземной.
Дороти-Энн припарковала машину у камня и выключила зажигание.
— Здесь мы выйдем, — сказала она. — Если вам это что-то говорит, то даже таксисты из Хуатуско и Эскондидо отказываются спускаться ниже.
Хант посмотрел вверх и вниз на изрытую, немощеную дорогу и засмеялся.
— Не могу представить, почему это!
— Это еще ерунда. Вы бы посмотрели на булыжную улицу, что ведет вверх к «Анхель дель Мар».
— Вы хотите сказать, что она хуже, чем
— Поверьте мне. Тот подъем заставляет по-новому понимать фразу «твоя жизнь в твоих руках».
Следующие два часа они провели, гуляя по окрестностям. У воды было многолюдно. Молодые туристы из десятка стран и вымотанные погодой ловцы омаров расслаблялись после тяжелого утра, а матросы с военного корабля выискивали хорошеньких девушек.