Предлагаемые в первом разделе обзоры Абвера подтверждают высокий профессиональный уровень немецкой армейской разведки. Сводки от 21-го и 22 сентября, 2, б, 9, 31 – го октября, 17 ноября и 4 декабря 1941 года рисуют хорошую осведомлённость офицеров Абвера о происходившем в осажденном городе, о запасах и состоянии продовольствия, расположении и количестве военных средств, мобилизационных ресурсах города. Практическую ценность представляли сообщения от агентуры, перебежчиков и военнопленных о результативности бомбардировок и артобстрелов. Так, из наиболее важных событий в поле зрения Абвера на 16–21 сентября 1941 года оказались: пожар Бадаевских складов, планы по формированию 160 рабочих батальонов внутренней обороны, постоянное снижение норм питания, объекты сосредоточения продовольствия в центре города, сверхактивная партийная пропаганда, крупномасштабное минирование города и подготовка его к взрыву. Ценны сведения о пленных и трофеях 18-й армии с 22 июня по 20 октября 1941 года: пленено 122 447 красноармейцев и командиров, что, по нашим оценкам, составляет около 20 % от численности личного состава войсковых группировок Прибалтийского и Ленинградского округов к 22 июня 1941 года, взято 893 танка (соответственно 25 %) и 874 орудия.
На фоне ведущихся дискуссий о настроениях в советском обществе в связи с начавшейся войной очень интересны оценки офицеров Абвера, касавшиеся настроений жителей осаждённого города. Данные оценки не подтверждают утверждений о повальной оппозиционности сталинскому режиму, но тем более не подтверждают и лубочных картинок советских историков о «всеобщем морально-политическом единстве». Слово источникам: «Петербуржец, который слышал об организаторском таланте немцев, ожидает также пропагандистского воздействия с немецкой стороны. Он ждёт указаний, которые подскажут ему как себя вести. Отсутствие пропагандистского влияния оставит его во власти очень сильной коммунистической пропаганды… Влиянию коммунистов не противостоит никакое другое влияние, рабочие Петербурга, очевидно, будут скорее следовать указаниям коммунистов, нежели им противиться» (21 сентября 1941 года). «Настроение широких слоёв населения можно определить, как подавленное… Население по-прежнему находится под сильным воздействием пропаганды устрашения, оно боится немцев и участвует в обороне города» (2 октября 1941 года). «Среди всех советских институтов власти НКВД является тем органом, который в наибольшей степени вызывает страх и ненависть у населения» (8 октября 1941 года).
Примечательно выглядят и предложения сотрудников разведотдела 18-й армии Вермахта в начале октября 1941 года обратиться к защитникам и населению Ленинграда с политической положительной программой, важнейшими элементами которой могли бы стать: «…Справедливость и работа для всех, возмездие евреям и главным виновникам большевистского режима, подъём жизненного уровня, восстановление частной собственности и личная свобода». Осенью 1941 года аналогичные и ещё более радикальные (хотя далеко не всегда с антисемитской составляющей) предложения высказывались и на других фронтах, например, в Штабе группы армий «Центр» сотрудником разведотдела Штаба капитаном В. Штрик-Штрикфельдтом.
В обобщённом виде анализ приведённых Н.А. Ломагиным сообщений отдела 1C 18-й армии Вермахта позволяет сделать следующий вывод. Офицеры Абвера осенью 1941 года выделяли в качестве основного доминирующего настроения жителей Ленинграда и области подавленность, которая позже сменилась равнодушием к собственной судьбе. Подавленность и равнодушие поддерживались страхом и карательными мерами системы. В этом смысле показателен цитируемый трофейный приказ Сталина от 21 сентября 1941 года о беспощадном уничтожении тех представителей гражданского населения («стариков, женщин и детей»), которые посылались с оккупированных территорий на позиции войск Красной Армии с просьбами «сдать Ленинград и заключить мир». Сталин категорически требовал: «Уничтожайте немцев и их посланцев, поскольку они одно и то же, что и немцы… Никакой жалости по отношению к немцам… никакой пощады к их посланцам…» Вряд ли такой приказ добавит что-то новое к облику товарища Сталина, но он заставляет задуматься над вопросом: а откуда такие «посланцы» взялись? Что ими двигало? Почему такую ситуацию немыслимо себе представить в I мировую (Великую) войну?