Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

А вот оценка, данная самим Гальдером (запись 28 января): «Операция “Барбаросса”. Смысл операции неясен. Англию мы этим нисколько не затрагиваем. Наша экономическая база от этого существенно не улучшится. Рискованность нашего положения на западе не следует недооценивать»⁷. Поскольку Гальдер заметно осторожничает в своём дневнике, такой отзыв означает только одно: он находит план фюрера попросту дурацким. Правда, через два месяца Гальдер, сломленный 2,5-часовой (!) речью Гитлера, уже с восторгом пишет, что «Россия будет разгромлена и расчленена», причём «новые государства должны быть социалистическими, но без собственной интеллигенции… здесь достаточно будет лишь примитивной социалистической интеллигенции» (запись 30 марта)⁸.

Возразить Гитлеру тогда не посмел никто. Вопрос о начале вторжения в СССР был, таким образом, окончательно решён. Будучи человеком последовательным, нацистский диктатор ушёл в могилу вместе со своим порождением. Его беспримерная удачливость выразилась в том, что это произошло лишь через три года, десять месяцев и неделю после 22 июня 1941 года.

Один из возможных мотивов Гитлера

В «Моей борьбе» Гитлер осуждал кайзера Вильгельма за безумие одновременной войны на востоке и на западе, подчёркивая, что для Германии это было – и будет – самоубийством. Уже стоя на пороге войны с Великобританией и Францией, Гитлер продолжает следовать этому принципу Лучшее тому доказательство – договор с СССР о ненападении 23 августа 1939 года. Необыкновенно дорогой ценой, отдавая большевикам Прибалтику, почти пол-Польши и куски дружеской Румынии, своей единственной поставщицы нефти, Гитлер откупался от войны на два фронта. И вдруг, полтора года спустя он изменяет столь разумному принципу. За непоследовательными и нелогичными действиями германского вождя ощущается тщательно скрываемая цель и какое-то невротическое нетерпение. Своему окружению он даёт резоны, специально приспособленные к менталитету этого окружения, но, возможно, не те, которые сам имеет в виду.

Человек, который единолично принимал тогда все решения от имени Германии, имел собственную шкалу ценностей и предпочтений. Среди его важнейших побудительных мотивов была жажда переделки неправильного мира, где слишком много некрасивых, неарийских лиц и некрасивых, не во вкусе фюрера, зданий.

Согласно воспоминаниям Альберта Шпеера, обер-архитектора Гитлера (а в конце войны – министра вооружений), фюрер до дрожи обожал архитектуру, в 1920-е годы в ущерб партийным делам чертил альбом «архитектурных фантазий», позже утерянный. Он считал себя великим зодчим, бредил исполинскими постройками. В Нюрнберге он задумал стадион на 400 тысяч мест (объемом в 3,3 раза больше пирамиды Хеопса) и центр для партсъездов на 160 тысяч. Главным его детищем был проект перестройки Берлина. Здесь должна была вырасти триумфальная арка в память I мировой войны, по объёму превосходящая парижскую в 49 раз. Гитлер замыслил её ещё в 1920-х. Он и к власти-то рвался во многом ради воплощения своих архитектурных грёз.

«Для чего делать всё максимально большим? – задаёт он риторический вопрос в речи 9 января 1939 года. – Я делаю это, чтобы восстановить в каждом немце самоуважение. В сотнях мест я говорю каждой личности: мы не являемся неполноценными; напротив, мы во всём равны любой другой нации». Красноречивое объяснение!

Но ни с чем Гитлер так не носился, как с Grosse Halle, «Дворцом общественных форумов» на 180 тысяч стоящих человек. Здание должно было иметь высоту 293 метра, а его купол патинированной меди – диаметр 250 метров. Здесь вождь собирался выступать с речами и докладами. Дворец был обращён к площади (имени Гитлера) для первомайских празднеств вместимостью в миллион человек. На собственноручной акварели Гитлера 1925 года перед купольным зданием видны парадирующие со знамёнами люди. Он был способен бесконечно наслаждаться трёхметровой деревянной моделью своего детища, у которой вынимался пол, так что, просунув голову, можно было рассматривать модель изнутри. Дворец должен был быть закончен к 1950 году, были уже заказаны гранитные колонны в Швеции. Шпеер утверждает, что Гитлер «был одержим своим купольным зданием». Гитлер даже сделал своему «наследнику» Герингу такое распоряжение на случай своей внезапной смерти. Он, Геринг, волен руководить всеми прочими делами так, как найдёт нужным, но в одном должен поклясться: что оставит Шпеера во главе строительства, и будет отпускать столько денег, сколько тот запросит. Геринг поклялся.

Выходит, для Гитлера «все прочие дела» (а он их затеял, мы помним, немало, и одно интереснее другого – установить «новый порядок» в Европе, перекроить карту мира, разобраться с большевизмом, мировым еврейством, плутократией, олигархией, масонами, произвести социальную революцию, сделать расовую теорию расовой практикой и так далее) были важны меньше, чем его «архитектурные фантазии»?!