Вторая поправка. Культ оружия в США

С определенного времени мотив навязывания сменился. Если раньше пресса превозносила сексуальное насилие, бесчувственность и эгоизм «потому что так живёт Запад», то потом стали говорить, что это и есть наша традиция. Мол, тысячу лет так жили. Советский период, как обычно, записали в аномалию, списав всё на происки злобных коммунистов — «врагов природного порядка вещей».

Реальную традицию к тому времени мало кто помнил, а кто помнил — запомнили её по советскому периоду и не вполне понимали, откуда она идёт.

Навязывание «сверху» токсичной маскулинности как нормы имело чудовищные последствия для страны: отсюда и рост незапланированных беременностей (в начале девяностых российская желтая пресса много воспевала незащищённый секс как особую радость); рост алкоголизации и наркотизации населения (во многом — результат намеренного создания культа алкоголя как «мужского» занятия), рост числа убийств и самоубийств и так далее.

Во времена президенства Владимира Путина мало что изменилось. Токсичная маскулинность стала не просто навязываться сверху — она превратилась в часть государственной идеологии.

Впрочем, тут необходимо осознавать одну вещь: несмотря на все разговоры о патриотизме и «русскости» современные российские власти выстраивали Российскую Федерацию не просто по западным, — а по англо-американским лекалам.

Главная проблема внедряемых сейчас правительством «традиционных ценностей» — в том, что для России они никакие не традиционные.

Вместо возрождения настоящих русских традиций (которые были более чем многогранны) наше правительство копирует штампы пуританской этики и псевдотеологические построения американских евангелистов, а затем выдаёт их за российское явление. Более того — явление традиционное.

Что же мы имеем в виду, когда говорим о российских традициях? Ну, например это: «О бабах он печалился, не с бревнами же весь век проводить. И все не мог найти. И наконец нашел такую, которая пришлась ему по вкусу, а мне матерью… Долго он ее испытывал. Но самое последнее испытание папаня любил вспоминать. Было, значит, Григорий, у отца деньжат тьма-тьмущая. И поехал он раз с матерью моей, с Ириной значит, в глухой лес, в одинокую избу. А сам дал ей понять, что у него там деньжищ припрятаны, и никто об этом не знает. То-то… И так обставил, что матерь решила, про поездку эту никто не знает, а все думают, что папаня уехал один на работы, на целый год… Все так подвел, чтоб мамашу в безукоризненный соблазн ввести, и если б она задумала его убить, чтоб деньги присвоить, то она могла б это безопасно для себя обставить. <…> Ну вот сидит папаня вечерком в глухой избушке с матерью моей, с Ириной. И прикидывается эдаким простачком. И видит: Ирина волнуется, а скрыть хочет. Но грудь белая так ходуном и ходит. Настала ночь. Папаня прилег на отдельную кровать и прикинулся спящим. Храпит. А сам все чует. Тьма настала. Вдруг слышит: тихонько, тихонько встает матерь, дыханье еле дрожит. Встает и идет в угол — к топору. А топор у папани был огромадный — медведя пополам расколоть можно. Взяла Ирина топор в руки, подняла и еле слышно идет к отцовской кровати. Совсем близко подошла. Только замахнулась, папаня ей рраз — ногой в живот. Вскочил и подмял под себя. Тут же ее и поимел. От этого зачатия я и родился… А отец Ирину из-за этого случая очень полюбил. Сразу же на следующий день — под венец, в церкву… Век не разлучался. «Понимающая, — говорил про нее. — Не рохля. Если б она на меня с топором не пошла — никогда бы не женился на ей. А так сразу увидал — баба крепкая… Без слезы». И с этими словами он обычно похлопывал ее по заднице. А матерь не смущалась: только скалила сердитую морду, а отца уважала…».

Скорее всего, многие читатели «Шатунов» и не знали этого, но здесь Юрий Мамлеев описывает вполне распространённый даже в середине двадцатого века в Тверской, Новгородской, Кировской и Волгоградской областях способ проверки потенциальной жены на благонадежность.

Как вы понимаете, необходимые для прохождения такой проверки качества плохо сочетаются с ролью покорной прислуги.

Вообще, из всех русских писателей именно Мамлеев ближе всех подошёл к раскрытию настоящих русских традиций, хоть и в несколько гротескных формах.

Разумеется, мы не хотели бы оправдывать все обычаи российского прошлого (среди них было много довольно кровавых).

Так, считалось, что в случае смерти мужа жена должна убить их общих несовершеннолетних детей и покончить с собой. В случае смерти жены то же самое должен был сделать муж. Этот обычай в разных формах был распространён у многих индоарийских народов, а также у японцев, корейцев и китайцев.

В России многие люди ещё в 1950–1960-е годы следовали этому обычаю.