Вторая попытка

– Хороший вопрос, – одобрительно кивнул генералу Брамфи. – Если бы его никто не задал, пришлось бы мне самому его себе задавать. А это довольно примитивный риторический прием, отнюдь не способствующий повышению доверия к оратору со стороны аудитории. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо предпринять небольшой экскурс в суть проблемы… Когда путешественник во времени передвинется на двадцать лет вперед, он должен стать на столько же лет старше, не так ли? Невозможно, чтобы настоящее человека было перенесено в будущее и его часы продолжали бы показывать время отлета, тогда как все часы вокруг показывали бы время будущего. Для этого ему пришлось бы выйти из времени, вне его как-то добираться к будущему, а найдя желаемый момент, войти в него – извне… словно существует нечто, находящееся вне времени. Но ни такого места, ни такой дороги нет. Вот и получается, что если пуститься в прошлое на двадцать лет назад, то тот, кто пустился, на столько же лет помолодеет. А если ему в момент старта будет меньше 20-ти, то он исчезнет, разделившись в зародыше на яйцематку и сперматозоид. Надеюсь, это ясно?.. Поэтому, после неудачных попыток непосредственно повлиять на ключевой момент нашей истории, было решено сделать ставку на более молодых, которым старческий маразм по определению угрожать не может, и переориентироваться на то время в истории страны, когда шанс сделаться жертвой чекистского произвола сравнительно мал. Выбор пал на первую половину 70-х годов как на последний рубеж, после которого развал СССР становится необратимым. На выбор именно этого временного отрезка повлияли два фактора. Во-первых, энергетический кризис, плодами которого нынешнее руководство страны воспользоваться не сумело, бездарно растратив валюту на поддержание заведомо обреченного нежизнеспособного колхозного строя. Во-вторых, волна международного терроризма, которая идет по нарастающей и вскоре должна достигнуть своего апогея. Использовать эту волну радикальным образом нынешние кремлевские рамоли тоже оказались не в состоянии. Создание «Балашихи» под началом 8-го отдела Управления «С» при ПГУ, и еще нескольких подобных центров подготовки террористов – капля в море. Дело должно быть поставлено на поток в фордовских масштабах, если мы хотим что-то изменить в нашем плачевном будущем к лучшему.

– Вы имеете в виду левацких террористов?

– Их, и не только их. Еще больший интерес для нас должен представлять поднимающий голову исламский фундаментализм с его запредельной жестокостью и безбашенной жертвенностью…

– Простите, какой жертвенностью? – не поняли все присутствующие, хотя признались в этом лишь некоторые из них: старший лейтенант Заргарян и старший лейтенант Пименов.

– Ой, – спохватился оратор, – это вы меня простите, опять у меня вырвалось словечко из сленга, который еще даже и не начал нарождаться. Безбашенный, – значит безголовый, полоумный… Если я вдруг упомяну в разговоре о «поехавшей крыше» – это будет означать то же самое, но не как законченное действие, а как процесс обезглавливания – в смысле, обезумливания…

– Жаргон – не доказательство! – выкрикнул с места полковник Багдасарян и непримиримо взглянул на собственного начальника, проявлявшего, по его мнению, какую-то странную покладистость, вместо того, чтобы давить, душить, наседать, то есть, анахронично выражаясь, прессовать…

– Говоря об исламских фундаменталистах, вы кого имели в виду, ООП[440], что ли? – задал целенаправленный вопрос генерал Анветангян.

– Нет, «Черный сентябрь»[441], – усмехнулся хроноагент нехорошей диссидентской усмешкой.

– Вы серьезно или это камешек в наш огород? – встрепенулся генерал Астаров – не в последнюю очередь от пристального взгляда своего заместителя, темно-карие глаза которого если и не метали молнии в начальство, то уж лазерами жгли его наверняка.

– Այ տղա, գիտափորձը վաղուց պրծել ա: Էդ քո պատանեկու- թյունից արթնացի և մասնակցի![442] – глядя на бурные взаимоотношения начальника и зам. начальника 5-го отдела, попытался проникновенным шепотом привести в чувство своего собственного зама генерал Анветангян.

Подполковник Мирумян приветливо улыбнулся генералу, перевел взгляд на журнальный столик перед ним, заметил пачку сигарет Marlboro, незаметным, как ему казалось, движением вытащил из нее сигарету, слямзил лежавшую рядом зажигалку, отвернулся в сторону и «тайком» закурил, – потому что прекрасно помнил, как папа грозился, если поймает его за курением, потушить эту самую сигарету об его же язык. А папа слов на ветер никогда не бросал…

Психолог, пристально наблюдавший за всеми телодвижениями подполковника, перевел взгляд на светило и восхищенно покачал головой. Светило скромно улыбнулось…