Вторая рота

– Здесь, товарищ капитан, – ответил младший сержант Медведев.

– Ну что же, посмотрим…

Зубов подлетел к тумбочке, распахнул еѐ, выдвинул ящик и стал

осматривать вещи. Всѐ было по уставу – никаких посторонних вещей.

Абсолютно идеальный порядок. Неудача разозлила Зубова.

– Рота! Тумбочки к осмотру! – заорал он так, что даже Шматко

выглянул из каптѐрки.

Солдаты встали у своих тумбочек и открыли дверцы. Вдруг в

дальнем углу казармы послышался звон бьющегося стекла.

– Бляха! – пробасил Кабанов, и Зубов со скоростью сверхзвукового

истребителя бросился к источнику подозрительных звуков.

– Ни черта себе, Кабанов! Это что, блин, такое?

Тумбочка была битком забита пустыми пивными бутылками.

Пивное застолье трѐх стариков минувшей ночью было прервано

тревогой, и Кабанов не нашѐл ничего лучшего, как спрятать пустую тару

в свою тумбочку. Спрятать и забыть…

– Так что это такое, ефрейтор Кабанов? Что? – орал Зубов, краснея

и увеличиваясь в объѐмах.

– Бутылки, товарищ капитан.

– Ты что, блин, золдатен, командира за дебила держишь? Я, блин,

вижу, что это бутылки! Что они делают у тебя в тумбочке? Я не слышу?

Пиво пьѐшь? Отвечай!

– Никак нет, товарищ капитан. Не пью…

Шматко, привлечѐнный шумом, всѐ-таки вышел из своей

каптѐрки и подошѐл к тепло беседующей компании.

– Что такое? Что за шум? – спросил он.

188

– Ты смотри, Шматко, что у твоего солдата в тумбочке творится. –

Зубов переключился на старшину, который смотрел на него с

абсолютно отсутствующим видом. – Он, понимаешь, пиво глушит. –

Зубов взял бутылку и прочитал этикетку: – «Пенное», понимаешь…

Подожди-ка… Так…

Прапор был шокирован не меньше Зубова – такой подставы от

Данилыча он не ожидал.

– Твою мать! Так, товарищ старший прапорщик, – заорал Зубов, –

быстро ко мне в канцелярию! И ты, Кабанов, тоже!

В свете нового ЧП про Ходокова пока забыли.

Шматко решил взять с места в карьер, чтобы не дать открыть рта

ни Зубову, ни Кабанову.

– Николаич, да что за дела? – Прапор сделал обиженное лицо. –

Ты что, думаешь, я бойцов спаиваю? Да ни хрена! Я же тебе говорил

про акцию, ну, помнишь, вчера утром. Так вот, я со всех бутылок

крышки снял, ну, думаю, а пиво куда девать? Перелил в банки, а

бутылки потом на мусорку отнѐс. А Кабанов, наверное, их оттуда и

притащил. Так, Кабанов? Говори!

Прапор был мастером импровизаций, но ефрейтор Кабанов был

не пальцем делан.

– Так точно! – сказал он. – Так и было.

– А на хрена они тебе? – хитро прищурился Зубов.

– Так это… – замялся Кабанов. – Там это – ещѐ одна акция… Собери

десять этикеток, и можно выиграть поездку на Сейшелы…

– Куда?! На какие ещѐ, блин, Сейшелы?

– Ну, острова такие… Там ещѐ черепахи и всякое такое…

– Шматко оценил находчивость Кабанова – буря прошла стороной,

хотя обстоятельства требовали уточнения.

– Черепахи, блин! А как ты из армии хотел на острова эти

попасть, а, воин? – заорал Зубов.

189

– Не знаю, – пожал плечами Кабанов, – может, потом как-нибудь…

– Бардак! – продолжал кипеть ротный. – Один в карауле палит

куда попало, другой на острова собрался! Три наряда, Кабанов! Не

слышу?

– Есть три наряда! – громко вздохнул боец. – Разрешите идти?

– Иди! И запомни: ещѐ раз такое повторится – в дисбат поедешь,

там тебе и острова будут, и полуострова, и атоллы с материками в

полном объѐме. Всѐ!

Шматко вышел следом за ефрейтором и нагнал его в коридоре:

– Слушай, Кабанов. Это что, правда?

– Что? – затупил находчивый ефрейтор.

– Ну… насчѐт этикеток…

– Да, – серьѐзно ответил Кабанов, так что всѐ сразу стало понятно.

– Понял, – кивнул Шматко, своим сверхчувствительным

обонянием он почуял от солдата лѐгкое дуновение перегара. Хорошо,

что у капитана с нюхалкой не очень.

– Где пиво взял?

– Какое пиво, товарищ старший прапорщик? – нагло спросил

Кабанов. – Говорю же – на мусорке бутылки подобрал!

– Ладно – свободен, – велел прапорщик. У него был достаточно

большой и сообразительный мозг для того, чтобы понять, откуда растут

ноги этой бутылочной истории.

«Ну, Данилыч, вешайся!» – подумал он, наливаясь священным

гневом. Спаивание личного состава роты не должно остаться

безнаказанным.

Солнце в этот день пригревало не особенно, дул прохладный

ветерок – такая погода полковнику Бородину нравилась; особенно

приятно было в такое время постоять возле штаба, на краю плаца и

понаблюдать за строевыми занятиями личного состава.

190

Здесь его и нашла медсестра Ирочка, которая искала командира,

чтобы доложить о состоянии рядового Ходокова.

– Ну, что скажет медицина? – спросил Бородин.

– Он вообще ничего не помнит, – нахмурилась медсестра. –

Полный провал памяти примерно со времени вчерашнего обеда. А

сейчас, в целом, состояние у него нормальное. Всѐ в норме –

температура, давление, рефлексы…

– Всѐ равно! – Бородин рубанул рукой. – Будем отправлять на

областную комиссию. Готовь документы на него.

– Думаете, комиссуют?