Вторая рота

месте были… А их, как видишь, нету.

Все подразделения собрались на плацу.

197

– Часть! Равняйсь! Смир-р-рна! – скомандовал Бородин, и, окинув

застывших в строю бойцов внимательным взглядом, заговорил: –

Товарищи солдаты, сержанты, офицеры и прапорщики! В пятидесяти

километрах от нашей части находится исправительно-трудовая колония

усиленного режима. Час назад поступила информация… Двое

заключѐнных, убив часового, завладели оружием и совершили побег. В

связи с этим до поимки преступников в части объявляется повышенная

боевая готовность! Усиливается караульная и внутренняя служба! И ещѐ…

Понятно, что преступников разыскивают. Милиция и внутренние войска

подняты на ноги. Но сил у них недостаточно. Охватить весь район они

не могут. Поэтому просили помочь нас. В общем, так, сынки! Приказать

я вам не могу… Каждый решает сам… Кто согласен участвовать в

операции по прочѐсыванию местности, выйти из строя!

От общего строя отделилось несколько бойцов – не больше

полутора десятков.

– Прошу учесть, – продолжил Бородин, – что в районе поиска

расположено несколько детских летних лагерей!

Эта информация задела многих – из строя, один за другим, стали

выходить бойцы, их становилось всѐ больше и больше.

Строй второй роты первыми покинули Зубов и Смальков. Следом

за ними потянулись Медведев, Соколов, Кабан, Нестеров, Папазогло.

Лавров остался в строю, провожая выходящих ехидной улыбкой.

Шматко, тщательно взвесив все «за» и «против», вышел

последним.

– Спасибо, сынки! – с надрывом произнѐс Бородин. – Выступаем

на рассвете! В четыре тридцать! Офицеры и прапорщики – в штаб на

совещание! Солдаты и сержанты – получать паѐк и дополнительные

боеприпасы!

Рота вернулась в казарму. Добровольцы, которых набралось

девятнадцать человек, стали споро собираться в дорогу. Нестеров и

Папазогло сидели в углу казармы и наматывали портянки, когда к ним

подошѐл ехидно улыбающийся Лавров.

198

– Бойцы перед атакой? Грустим? Небось уже жалеете, что

вызвались? – стал стебаться он над товарищами. – Сначала в герои

подались, а теперь призадумались… Очко жим-жим… А? Нестеров…

жим-жим?

– Лавров, тебе чего надо? – спокойно спросил Нестер. – Пасись,

военный…

– Да так… Хотел пожелать ни пуха… – продолжал прикалываться

Лавров. – Да ты ж у нас интеллигент. Послать нормально не сможешь.

– Зато я смогу, – сказал Папазогло. – Легко…

– О… Папазогло заговорило… – продолжал глумиться Лавров. –

Тебя-то чего на подвиги потянуло? Ах, да… У тебя же отсутствует часть

мозга, отвечающая за страх…

– Слышь, ты, солист… – послышался голос Медведева. – Не по

таланту тексту набрал…

Лавров мгновенно скис.

– А я это… Подбодрить хотел… – стал отмазываться он. – Шутить

пытаюсь.

– Ты чѐ, не видишь? Тут взрослые мужики… – без тени улыбки

сказал сержант. – И шуток твоих детских не понимают. Давай сдавай

автоматик и в люлю… И в туалет сходи… А то навалишь от страха.

Со всех сторон раздался дружный хохот.

– Вы чѐ, думаете, я испугался? – захорохорился Лавров. – Меня,

между прочим, дома мама ждѐт.

– Между прочим, у детей в детских лагерях тоже мамы есть… –

заметил Медведев. – Свободен, клоун.

Лавров, понурив голову, срулил. А к Папазогло подошѐл Кабан:

– Папазогло, ты в лесу ориентироваться умеешь?

– Что? – затупил воин.

– Ну, где север, знаешь?

– Знаю… – кивнул Папазогло. – Север там, где мох.

199

– Ни хрена, Папазогло… Север там, где холодно.

А Медведев беседовал с Нестеровым.

– Нестеров, а ты живого зэка видел когда-нибудь?

– Видел… – кивнул боец, – по телевизору.

– Смотри… – покачал головой сержант, – если что, стрелять

придѐтся не по телевизору.

– Медведев! – послышался голос Гунько. – К старшине! Паѐк

получать!

У каптѐрки Медведева поджидал Лавров:

– Товарищ младший сержант, разрешите обратиться?

– Не понял… – сверху вниз посмотрел на «клоуна» сержант. – Ты

почему ещѐ не в кроватке?

– Я это… – замялся боец. – Разрешите и мне… со всеми…

Порою людям свойственно совершать странные поступки, хотя

люди в военной форме совершают их реже остальных.

Добровольцы, экипированные по полной форме, выстроились на

центряке в две шеренги. Командиры встали перед строем.

– Равняйсь! Смирно! – скомандовал Зубов, и строй застыл как

взведѐнная пружина. – По порядку номеров рассчитайсь!

Команда была выполнена безукоризненно – в строю

насчитывалось двадцать бойцов.

– Почему двадцать, Медведев? – не понял Зубов. – На плацу было

девятнадцать. Медведев, ты что, заснул? Я тебя спрашиваю – кто в

строю лишний?

– Никто, товарищ капитан… – бодро ответил Медведев. – Должно

быть двадцать… Это я посчитал неправильно.

Ротного вполне удовлетворил ответ, в конце концов – двадцать

лучше, чем девятнадцать, а если и не лучше, то, по крайней мере,

больше…

200

Начало светать. Сметая с веток зябкую утреннюю росу, группа

добровольцев второй роты двигалась на исходные позиции,

определѐнные штабом поиска беглецов для начала прочѐсывания