Вторая рота

пачку уже отобранных дел. – Ты какой год в армии? Пора бы знать, что

сейчас призывников по новой методике тестируют, понял? Реформа,

слышал, может быть…

– Ну, чѐ-то там слышал такое. И чѐ?

– Ну чѐ ты чѐкаешь, японец, что ли? – раздражѐнно сказал Зубов. –

Прямо по мозгу эти твои «чѐ» долбят… Возьми на тон пониже… О чѐм я?

А… так вот, новая система тестирования. УИ – это уровень интеллекта,

понимаешь? Сообразиловка.

– А… И чѐ? Сколько там у него? Сотня с четвертью? Много,

что ли?

Вместо ответа капитан выудил из стопки первую попавшуюся

папку и открыл еѐ на той же странице.

– Так. Рядовой Попа… блин, Папо… Па-па-зо-гло! – Лицо Зубова

сморщилось как от доброй дозы чистого лимонного сока. – Сколько у

нас тут… Так… УИ – двадцать три и два. Понял теперь?

– Да ни хрена я не понял, – раздражѐнно махнул рукой

прапорщик. – На хрена нам сейчас все эти УИ-муи? Солдату думать

некогда, за него всѐ командование уже решило. У нас чего,

мотострелковая рота или Академия наук?

– Ага, – ухмыльнулся капитан. – Ты вот, как приедем, так прямо

Соколову и скажи, мол, на хрена мне все твои алгоритмы-хероритмы,

23

упал на очки, отсюда и до отбоя. А то ишь, умник нашѐлся… Альберт

Эпштейн, хм… Ну как?

– По больному бьѐшь, ротный, – проворчал прапор. – Без жалости,

ваще!

На этом борьба интеллектов закончилась с явным перевесом

звѐзд и просветов. Зубов взял реванш за вчерашние карточные погоны.

Через три часа довольные собой Шматко и Зубов уже усаживали в

автобус команду отборных новобранцев – лучшего товара нельзя

было бы и пожелать.

– Давай, гони на всех парах! – приказал преобразившийся ротный

Медведеву, когда посадка в автобус была закончена.

– Погони не будет! – уверенно ответил находчивый боец, но газу

всѐ-таки поддал.

Когда автобус проезжал мимо злополучного села Бухарѐво,

которое чуть не превратилось в личное Ватерлоо капитана Зубова,

ротный велел притормозить прямо возле указателя. Подмигнув

Медведеву, он подошѐл к храпящему прапору и толкнул его в плечо:

– Николаич, твоя остановка, приехали…

– Ага, ага, – подорвался сонный прапорщик, молниеносно собрал

свои вещи и выскочил на дорогу.

Автобус тут же попылил дальше. Только тут Шматко сообразил,

что стоит посреди пустой дороги, рядом с указателем.

– Бухарѐво – триста метров… Ух, ѐб ты! – Прапорщика чуть не

стошнило. Он повернулся туда, где скрылся автобус, и, потрясая

увесистым кулаком, разразился бурей проклятий.

Как он и предполагал, это возымело своѐ действие – автобус

вернулся и подобрал пассажира.

Прапорщик даже не стал ругаться – так, сказал пару ласковых

Медведеву, беззлобно пожурил довольного собой Зубова. Чего греха

таить – если не считать безвозвратной утраты командировочных,

поездка получилась очень даже неплохой.

24

А с задних сидений, глазами, полными неуверенности в будущем,

за жизнью странных существ в защитной форме следили новобранцы.

После отъезда щедрых покупателей Х. (Хаим?) Хворостюк

закрылся в своѐм кабинете и, обложившись бананами, налил в простой

гранѐный стакан ароматный напиток, изготовленный путѐм купажа

шестидесяти сортов выдержанного коньячного спирта.

Замахнув добрый глоток «дорогого» напитка, Х. (Хачатур?)

Хворостюк, как истинный дегустатор, зажмурился от удовольствия.

Маслянистая жидкость медленно стекала в желудок, где уже разгорался

очаг уютного коньячного тепла.

– Умеют делать, падлы! – восхищѐнно произнѐс капитан, читая

текст на этикетке. – Эх, вечность бы так сидел… Ладно, не будем

эгоистами, Хома Федотович, надо за Зубова выпить. Чтобы ему майора…

не раньше чем мне…

Приятный вечер в обществе фирменного напитка и ящика

бананов… О чѐм ещѐ может мечтать начальник сборного пункта

молодого пополнения в самый разгар призыва?

Данилюк, держа в руках увесистый бумажный пакет, вошѐл на

кухню и, увидев Вакутагина, копающегося в котле, подошѐл к нему и

откашлялся.

– Здравия желаю, товарищ прапорщик! – бодро поприветствовал

его повар.

– Значит, так, – сразу перешѐл к делу Данилыч и стал

выкладывать на стол консервы, – я тут тебе принѐс немного… Вот

смотри, три банки. Две тушѐнки и одна сгущѐнка!

– А сгущѐнка дороже тушѐнки?

– Ты мне цены не взвинчивай! – возмутился Данилыч. – А то я по

европейским, понимаешь, могу тебе насчитать! У нас с тобой бартер, а

тут свои законы!

– Сухачѐву давали три тушѐнки…

25

– Сухачѐву я давал больше, – кивнул прапор, – потому что человек

был хороший, свой! А ты? Я про тебя вообще ничего не знаю, Вакутагин.

Повар убрал консервы со стола и достал картошку. Перед тем как

отдать ведро Данилычу, он выложил из него несколько крупных

картофелин.

Прапор, мрачно сопя, наблюдал за неторопливыми действиями

нового повара.

– Трудно нам будет, Вакутагин, – сказал он, перед тем как уйти

восвояси. – Я понимаю, конечно, у вас там, в Средней Азии, принято

торговаться! Так сказать, в крови это дело…