Вторая жена

В первую минуту кровь молодой женщины застыла в жилах от страха, но вслед за тем в ней поднялось такое глубокое чувство гнева, какого она до этих пор никогда еще не испытывала. И это чувство одержало верх — оно сделало ее суровую, беспощадною… Подобрав около себя платье дав, чтобы и край его не коснулся заграждавшего ей дорогу человека, она хотела пройти мимо не отвечая на поклон. Но он снова загородил дорогу и даже осмелился коснуться ее обнаженные руки, желая удержать ее. При этом прикосновении Диана побледнела. С силою оттолкнув ее. Она несколько раз вытерла дорогим кружевным рукавом то место, до которого коснулись его пальцы.

— Безжалостная! — воскликнул он. — Вы выходите от умирающей…

— От умершей… от умершей в язычестве, то есть, как мы, христиане, говорим, умершей телом и душою. Вам лучше знать, точно ли Бог принимает душу только из рук священника, хотя бы эта рука служила подлогам и не содрогалась ни перед чем, что может предать душу в распоряжение духовной власти?.. Сойдите с дороги! — приказала она гордо и запальчиво. — Истинным священникам я с уважением уступаю дорогу, и, слава Богу, у нас еще есть такие! А вы открыли мне свои карты, и я вижу, что в вас нет и тени благочестия, и меня не удивляют те театральные фразы, которые я сейчас слышала из ваших священнических уст. Пропустите меня!

— Куда вам спешить? — спросил он насмешливо, но голос его изобличал глубокое волнение. — Вы как раз вовремя поспеете, чтобы видеть, как произойдет окончательный разрыв между дядей и племянником, как интересный господин фон Майнау порвет все свои прежние связи и отношения, чтобы исключительно принадлежать вам.

Значит, он опять подсматривал, притаившись за колоннами у стеклянной двери, а потом последовал за ней, как и в первую ночь. В эту минуту ей удалось пройти мимо него, но она принуждена была идти по самому берегу пруда, так как он снова нагнал ее.

— Да, исключительно вам, баронесса! Ваша угроза покинуть Шенверт, без сомнения, привела его к вашим ногам; но как и когда? Я отдал бы полжизни за то, чтобы узнать это… Но сегодня в концертном зале ваше прекрасное лицо блистало торжеством: вы гордитесь им, но надолго ли?.. «Мотылек должен порхать», — сказала герцогиня, и я тоже скажу: блестящий мотылек должен порхать, чтобы свет мог удивляться радужным цветам этого оригинального существа. Вы можете рассчитывать многое на один год вашего гордого счастья и ни одним днем более.

— Хорошо! — возразила она, подняв голову. Невольно отступая перед священником, она постепенно дошла до самого края пруда; тут она остановилась, скрестив на груди руки, а прекрасное лицо ее, освещенное луной, сияло неподдельным восторгом. — Один только год, но целый год невыразимого счастья! Я люблю его, люблю всею силой души и буду вечно любить, и этот год взаимной любви я с благодарностью принимаю из его рук.

Подавленный крик бешенства и отчаяния вырвался из его груди.

— Вы клевещете на себя, — воскликнул он, — чтобы удовлетворить вашу трахенбергскую гордость тем сознанием, что этот Майнау действительно хоть на мгновение находится у ваших ног… Вы не можете любить того, кто при мне и многих других обходился с вами с такою ледяною холодностью, который целому свету показывал, что ему неприятно даже прикосновение к вам. Он оскорблял вас так, как больнее не может мужчина оскорбить женщину, и вы хотите уверить меня, что не замечали этого, не чувствовали его оскорблений и не краснеете и в эту минуту при воспоминании о них? Посмотритесь в это прозрачное зеркало! — Он указал на неподвижную поверхность воды. — Взгляните в ваши собственные глаза там!

Вы не можете повторить, что за минутную прихоть вы осчастливите его упоительным блаженством любви.

Она действительно взглянула на воду под влиянием неописуемого страха, который наводили на нее устремленные на ее лицо огненные глаза священника.

— Вы ведь любите этот пруд, прекрасная баронесса, — сказал он тихим, глухим голосом, как будто сообщал ей тайну. — Вы проговорились мне, что предпочитаете его мягкие волны моему прикосновению. Посмотрите, как он приветливо манит вас!

Она содрогнулась и с невыразимым страхом взглянула на него.

— Вы боитесь меня? — спросил он с сардонической улыбкой. — Ведь я ничего от вас не требую, кроме одного признания пред лицом этого неподвижного зеркала, что вы не настолько чувствуете влечение к «тому» и отвращение ко мне, как стараетесь уверить меня.

Она призвала на помощь все свое мужество и всю силу воли.

— Это неслыханно!.. По какому праву требуете вы от меня объяснений? Я протестантка, а не ваша духовная дочь; я — госпожа в Шенверте, а вы гость; я — женщина, свято хранящая слово, а вы — клятвопреступный священник. Я могла бы дать вам почувствовать мою гордость и молча уйти, но так как вы с угрозою стоите передо мною, то знайте же, что я не боюсь вас, но презираю от глубины души уже потому только, что вы осмеливаетесь так дерзко анализировать и профанировать первую и единственную любовь женщины.

Лиана хотела было уйти, но две сильные руки охватили ее.