Вторая жена

На все возражения Майнау он отвечал презрительным смехом: что мог ему сделать этот раздраженный молодой человек, безостановочно шагавший взад и вперед по комнате.

Завтра он должен будет оставить Шенверт, и хотя они оба имели на него одинаковые права, но после всего обидного, что злой язык одного высказал сегодня другому, они не только не могли жить вместе, но не могли даже дышать одним воздухом. А что гофмаршал, как старший представитель рода Майнау, не уступит — это было несомненно.

Ганна, насколько возможно, старалась просушить густые косы своей госпожи и надела на нее черное домашнее платье. Взглянув на Лиану, она испугалась и задрожала — так страшно бледными казались от черного платья ее лицо и судорожно сжатые синеватые губы.

— Баронеса, не ходите туда! — умоляла ее со страхом горничная и невольно схватилась за платье молодой женщины, которая уже подходила к двери соседней комнаты.

Дрожащие, горячие пальцы коснулись удерживавшей руки и указали на дверь, выходившую на колоннаду. Горничная вышла и слышала, как заперли за ней задвижку.

— Надеюсь, ты не станешь отрицать, что у Лео проглядывает порядочная доза этой дурацкой крови. Он часто, к моему отчаянию, принимает этот «гениальный шик», который, к несчастию, привился к нашему когда-то почтенному, доблестному имени, — говорил гофмаршал. — Только строгое, благоразумное и богобоязненное воспитание может помочь тут. Еще раз повторяю, что в крайнем случае только железная рука деда может спасти его, и во что бы то ни стало это так и будет! И хотя бы ты стал заявлять о своих родительских правах во всевозможных судах — Лео мой и останется моим!.. Впрочем, у тебя есть кем заменить его, — твоим приемным сыном Габриелем! Ха-ха-ха!

В это время дверь отворилась, и Лиана вошла в гостиную; остановившись перед креслом старика, она сказала:

— Мать Габриеля умерла.

— Пусть она низвергнется в адскую пропасть! — в бешенстве крикнул гофмаршал.

— У нее была душа, как и у вас, а Бог милосерд! — воскликнула Лиана, и лицо ее покрылось румянцем. — Вы истинно верующий, господин гофмаршал, и знаете, что Он — праведный Судия… Если бы вы положили на весы ваше знатное происхождение, строгое исполнение обязанностей вашего звания, то всего этого было бы недостаточно… Где требуется приговор судьи — там есть и обвиняющий, а она предстоит теперь пред Ним, указывая на следы пальцев на своем горле…

Гофмаршал сидел сначала подавшись вперед и смотрел на молодую женщину с насмешливой улыбкой. При последних словах ее он откинулся назад; от овладевшего им ужаса лицо его исказилось: нижняя челюсть отвалилась, рот открылся, он походил на умирающего человека…

Майнау, стоявший на противоположном конце комнаты, теперь приблизился к Лиане; он, по-видимому, не слыхал ее последних слов, — изменившееся лицо и голос молодой женщины до того поразили его, что он, забыв борьбу, которую выдерживал за своего сына, забыл и кипевший в нем гнев… Он обнял ее и, привлекая ближе к свету лампы, хотел приподнять ее голову, но, коснувшись ее волос, с ужасом отдернул руку.

— Что это? — воскликнул он. — Твои волосы совершенно мокры! Что случилось с тобой, Лиана? Я хочу это знать.

— Баронесса больна! — воскликнул слабым голосом гофмаршал; он опять выпрямился и выразительным жестом указал на лоб. — Я сейчас это заметил по ее театральным движениям, а последние слова подтверждают, что твоя жена в нервном возбуждении и подвержена галлюцинациям. Пошли за доктором!

Лиана отвернулась с презрительною улыбкой и взяла руку Майнау.

— Ты все узнаешь, Рауль, позднее… Еще сегодня утром я намекнула тебе, что имею много грустного, что хотела бы передать тебе. Покойница в индийском домике…

— А, вот и опять галлюцинация! — весело засмеялся гофмаршал. — Но где же именно явилось вам это привидение?

— Перед дверью красной комнаты, господин гофмаршал. Один человек охватил руками тоненькую шейку бедной баядерки и сдавил ее так сильно, что она замертво упала на пол.

— Лиана! — воскликнул Майнау в страшной тревоге.

Он привлек ее к себе и положил ее голову к себе на грудь; он и теперь еще скорее готов был предположить внезапное помешательство у дорогого ему существа, нежели… допустить возможность покушения на убийство в его «благородном Шенверте».

Гофмаршал встал:

— Я ухожу, я не могу видеть помешанных людей.

В его голосе и движениях сказывалось отвращение. Но он не мог держаться на ногах и неверною рукою оперся о спинку ближайшего кресла.

— Успокойся, Рауль! Я докажу тебе, что я не помешана, — сказала Лиана.

Отойдя от мужа, она приблизилась к старику. В эту минуту кроткому и миловидному лицу ее сообщилось выражение суровой решимости.