Вторая жизнь

Не знаю, что пытаюсь в нем рассмотреть, но взгляда не отрываю. Высокий, широкоплечий, да и костюмчик видно на заказ. Стоит полубоком и смотрит в окно, а там баннер с фотографией его жены. Интересно, а о чем он думает сейчас? Вот бы залезть в его голову и узнать. Может быть, моя голова тогда бы меньше болела.

Руки в карманах идеально отглаженных брюк сжаты в кулаки. На лице появляются эмоции. Плотно сжатые губы и нахмуренные брови явно кричат, что их хозяин недоволен. Еще бы, я сама не ожидала, что родители вернутся так рано.

— Давно ты знаешь? — еле слышно произносит отец.

Вздрагиваю, перевожу на него вопрошающий взгляд. Кажется, только что я пропустила заданный мне вопрос.

— Ты давно обо всем знаешь? — снова звучит вопрос отца.

— Гере помочь хотела, но врач сказал, что я не подхожу, — жмурюсь, прислушиваясь к воцарившейся в комнате тишине.

Я сказала правду, потому что считаю, что в данной ситуации так будет лучше. Для всех лучше. Как бы горько она ни звучала и сколько бы боли ни принесла, так действительно для всех нас лучше. Ведь тогда я действительно хотела помочь Герману, считала это своей сестринской обязанностью. Но не вышло…

— Почему не сказала сразу?

И снова вопрос, на который я не знаю ответа.

— Не знаю, — пожимаю плечами и облокачиваюсь на дверцу шкафа. — Наверное, не хотела вас расстраивать.

— Не расстроила бы. — Отец отворачивается, смотрит на пришедшую в себя маму. — Врач нам все рассказал.

— Предатель, — шепчу себе под нос.

Я ведь просила его, практически со слезами на глазах умоляла сохранить это в тайне, когда узнала, что по всем документам я родная дочь. Не хотела, чтобы родители расстроились, узнав такую правду обо мне. Они до сих пор остаются в неведении и не знают, что в прошлый раз я перерыла все документы в доме, чтобы найти хоть одну зацепку. Но все было тщетно…

— Согласна. Мы должны были сами тебе сказать, но я испугалась.

Мама тихо всхлипывает, папа обнимает ее за плечи и шепчет в макушку успокаивающие слова. В комнате снова воцаряется тишина. А я так и продолжаю сидеть около шкафа, не шевелясь. Чего жду? Не знаю. Наверное, розового единорога за окном, что вот-вот прилетит и скажет, что это розыгрыш, а я, как наивная дурочка, повелась.

Только вот единорог не спешит прилетать и сообщать хорошие вести.

В комнате все как прежде. Папа и мама сидят на диване, дядя Женя продолжает стоять у окна. И тут Артем возвращается с бокалом воды. Судя по запаху, в нем что-то другое.

Недолго думая, принимаю из его рук бокал и залпом выпиваю. Жмурюсь, неприятное послевкусие. Зыркаю в него уничтожающим взглядом, мысленно пытаюсь обматерить за такую подставу. Артем усмехается и падает на пол рядом со мной.

— Разговор будет длинный. Верно?

Киваю и неосознанно двигаюсь ближе к нему.

— Чего ты испугалась?

Мама переводит на меня взгляд, полный боли и тоски. Она никогда так не смотрела. Ни на кого.

— В тот день родилось двое детей, — ее голос звучит еле слышно, приходится прислушиваться. — Две девочки, совсем еще крохи. Одна из них умерла при рождении, — горько всхлипнув, мама прикрывает глаза и продолжает: — Как ты теперь понимаешь, умерла наша со Степой дочь. А ты… ты Викина девочка. Как сейчас помню ее слезы и адские крики боли, — мама всхлипывает, а я, кажется, только сейчас начинаю понимать, что двадцать лет назад при рождении умер их родной ребенок. — Вика очень долго не могла прийти в себя, просила тебя показать, кричала всем, что слышала твой плачь. Никто ей не верил, особенно ее мама. Странная она женщина, конечно, была. Даже слезинки не проронила, когда узнала, что внучка мертва.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Не проронила, потому что знала, что внучка жива, — произношу первую мысль, что приходит в голову.

— Возможно, я не знаю подробностей. Я только видела, но не придавала особого значения.

— Ее мать до сих пор меня не приняла, — доносится от окна глухой голос.

Все, как по щелчку, переводят взгляды на дядю Женю. Грустно усмехнувшись, он распахивает полы дорогого пиджака и присаживается в кресло. Смотрит только на меня одну. Гипнотизирует, не позволяя отвести взгляд.