Вторая жизнь гридня Степана

Тут мне пришла в голову интересная мысль, что домовой знает о людях с даром. Однако на мой вопрос Ефимка сообщил только, что последнего одаренного видел зим триста назад. А отчего они все пропали, не имеет понятия. Но с тех пор большая часть нежити тоже стала угасать.

– Подумать только, – печально сообщил он. – Около Гривок только одна кикимора в Михеевском болоте осталась. А когда-то их там цельный десяток обитал.

Я вспомнил последнюю, упокоенную мной кикимору, и содрогнулся, вспомнив гнилостный запах, исходящий от человекообразной нежити, лишь отдаленно напоминающую костлявую старуху, с огромными когтистыми лапами. А Ефимка сожалеет о них, как о лучших подругах.

На следующий мой вопрос, каким образом он попал в город, домовой небрежно сказал:

– Да на таратайке вашей вонючей вместе с Мишкой. Я, вишь, как бесёду его с матерью послушал, понял, что надо к тебе попадать, а то уедешь в Швенцарию свою, и лови тебя там, как ветра в поле.

Я сначала не понял, о каком Мишке он говорит, а когда сообразил, понятливо усмехнулся. С Ефимки станется и бабушку Павлину, Пашкой обозвать.

Значит, в Швейцарию попасть, тебе не по зубам? – поддел я его.

– Отчего же могу и в ваши Швейцарии пройти, тока для начала силушки мне подкинь, – вернулся домовой на прежнюю тему.

Дразнить Ефима мне надоело, поэтому мы быстро обговорили все вопросы и он, с легкостью опустошив мой источник, растворился в воздухе.

– Ежели, что, зови! – набатом в голове прозвучали его прощальные слова.

Оставшись один, я начал разбирать постель, но тут в комнату зашли родители.

– Сынок, – обратилась ко мне мама. – Мне надо с тобой серьезно поговорить. Папа хочет, чтобы мы ехали вдвоем, он обещал снять нам домик, или квартиру, если же ты поедешь один, то будешь жить в пансионате. Скажи, ты хотел бы, чтобы я была с тобой.

Отец за маминой спиной начал энергично жестикулировать, было вполне понятно, чего он добивается.

Я мысленно вздохнул – свобода, махнув крылом, удалялась от меня.

– Конечно, мамочка, – сказал я. – Было бы очень здорово, если бы мы жили с тобой.

Отец удовлетворенно подмигнул и поднял вверх большой палец.

Мама повернулась к нему, и он тотчас принял невозмутимый вид.

– Хорошо, Еремин, – сказала она. – Пользуйся моей добротой. Но смотри, у меня есть те, кто сможет доложить о твоем поведении.

Они снова начали ругаться, но я прервал их разборки, спросив, каким образом отец сможет отправить меня в колледж и главное, на какие шиши.

И тут я понял, что Сережка, действительно не знал ничего путного об отце и его деньгах. Оказывается, тот уже второй год входит в правление Стандартбанка и является одним из его крупных акционеров. В прошлом году банк смог привлечь средства одного из небольших швейцарских банков. И пока шли переговоры, отец успел завести неформальные знакомства с его сотрудниками.

Об учебе в Лозанне речь зашла еще весной, но тогда это все было на уровне пожеланий, а буквально неделю назад, его новый знакомец Томас Борнхольт, позвонил и сообщил, что решил все вопросы с визами и поступлением на подготовительное отделение колледжа.

Я слушал отца без особого интереса, потому, что не знал всех тонкосплетений этого мира. Но когда батя заявил, что плата за обучение, на удивление, не высока, меня кольнуло тревожное чувство. Сейчас я вспомнил этого Борнхольта, пожилого седого иностранца в толстых очках в черепаховой оправе, пристально смотревшего на меня в отцовском кабинете. Это было весной в марте, когда я после уроков забежал к бате, в надежде выклянчить деньги на жвачку.

Он уставился на меня, как будто увидел призрака. Из-за этих взглядов Сережка смутился и получив нужную сумму быстро свалил из кабинета.

– А не увидел ли этот Борнхольт искру Дара? – пришла логичная мысль мне в голову.

Если бы не сложившаяся ситуация, я бы ни за какие коврижки не согласился на эту поездку, да еще с мамой, которую мое подсознание мамой вовсе не считало.

– Это ведь придется наблюдать каждый день, как она ходит сверкая голыми ногами и грудью на вывале, как сейчас, – думал я, с трудом отрывая взгляд от молочно белых полушарий, выглядывающих в разрезе халата.

Но отец глядел на меня с такой надеждой, что я не смог, не оправдать его ожиданий и заявил, что с радостью поеду на учебу, и буду жить под строгим маминым надзором.

– Ладно, все обойдется, – успокаивал я себя. – В конце концов, никому там в страшном сне не сможет присниться, что в их колледж поступил гридень-экзорцист первого ранга, личного ЕИВ Атаманского полка, один из сильнейших псионов Ханьской империи. Ну, по крайней мере, ее Европейских губерний.

Следующие два дня были ужасны. Мама никак не могла сообразить, что ей взять с собой, поэтому гора платьев, туфель и всего прочего в гостиной все увеличивалась в размерах. Мы с отцом следили за ее мытарствами со снисходительными усмешками.